Собрание на Красноярской было необычно оживленным. Очень редко Бакулюму удавалось порассуждать не на абстрактные темы, а о каком-то конкретном событии. И вот – такой повод! Народу собралось не очень много: Лагофтальм, Туретта да парочка неофитов – юные мальчик и девочка, познакомившиеся с Лагофтальмом ВКонтакте. Недостаток финансов был возмещен продажей Ритиного ноутбука, который стал не нужен после того, как она поменяла пароли.
— Так это ты ее проклял? – с благоговением спросила Туретта, потирая свежий синяк на скуле. На ее сестру проклятие пока не подействовало – более того, вчера Варя здорово ее побила. Но то, что случилось с отступницей, внушало надежду на скорое разрешение и Туреттиных проблем.
— Нет, — важно отвечал Бакулюм. – На моем уровне оккультного развития этого уже не требуется. Понимаешь ли, тут уже все решает сам Сатана. Эта тварь причинила мне вред – и была жестоко наказана.
Туретта задумалась. Мысли тяжело ворочались в ее голове, тем не менее, постепенно складывались в простую логическую цепочку.
— Так значит, если я вдруг… Ну, перестану ходить сюда… Со мной тоже может что-то случиться?
— Смотря как перестанешь, — пожал плечами Бакулюм. – Мы не секта, если человек уходит нормально – никто не будет его держать. Но на Диастеме лежала определенная ответственность, и она не сочла нужным урегулировать все вопросы… Более того, ее уход не объяснялся никакими рациональными мотивами, не был угоден Сатане.
— Как же все сложно, — протянула Туретта.
— Не бойся, — подал голос Лагофтальм. – В случае чего просто спрашивай меня. Я всегда все объясню.
Туретта кинула на него благодарный взгляд, исполненный нежности и восхищения. Заметив это, Лагофтальм властным кивком пригласил ее на кухню. Женщина кинулась за ним с собачьим восторгом.
— Тебе опять нужно… Это? – прошептала она.
— Да. Прости, это уже может быть вредно для тебя… Но я сейчас теряю очень много силы. Очень напряженный период. Это нужно для Дела…
Туретта ловким движением вынула из кухонного шкафа бритвенное лезвие, не без торжественности брызнула на него дешевым одеколоном и смело полоснула себе по руке. Лагофтальм припал к порезу, с картинным наслаждением высасывая кровь. Женщина смотрела на него с умилением, как кормящая мать на младенца.
Лагофтальм и сам не знал, с чего ему пришло в голову представиться Туретте вампиром. Сначала это казалось забавной шуткой… Поначалу он даже не ожидал, что теория перейдет в практику. Да что там – его едва не вырвало, когда он впервые втянул губами теплую соленую жидкость. Но, как бывает с самыми неоднозначными из сексуальных извращений, преодоленное отвращение несло в себе бездну удовольствия. Нет, сексуального возбуждения как такового Лагофтальм по-прежнему не испытывал… Тем не менее, его до одури восхищала готовность, с которой Туретта отдавала ему свою кровь. Власть… Высшее проявление власти.
Когда они вернулись в комнату, Бакулюм взглянул на них с неодобрением. Он не понимал этого увлечения приятеля. Бакулюм остро реагировал на все факторы, которые роняли на его компанию психиатрическую тень. Он предпочитал воображать, будто бы общается с абсолютно нормальными людьми, а сумасшедшие – это те, кто живет за пределами лагофтальмовской квартиры, ходит на работу, растит детей и занимается прочей подобной ерундой.
И вообще ему не очень нравилась Туретта. Нет, безусловно, после потери Диастемы необходимо было найти хозяйку, которая поддерживала бы в квартире относительную чистоту. Но лучше было бы, если бы новая хозяйка, как и прежняя, считала своим великим учителем его, а не Лагофтальма. Раньше их роли уравновешивались: младшему из друзей принадлежала квартира, старшему – женщина. А теперь все начинало выглядеть так, словно бы Лагофтальм здесь главный.
И неофиток, как назло, приходит все меньше… Увы, но, не обладая голливудской внешностью, Бакулюм не мог быстро и просто решить вопрос с новой подружкой. Начал было заглядываться на Алопецию – но та тоже вдруг куда-то пропала…
Бакулюм вздохнул. К счастью, на днях на горизонте забрезжил лучик надежды. Во время последнего визита Вера пожаловалась ему, что Настя собирается покидать родовое гнездо. А в последнее время именно дочь мешала ему дислоцироваться у бывшей супруги. Как ни неприятно было признаваться в этом самому себе, но – девочка выросла и перестала быть ребенком. Как назло, она была очень похожа на свою тетку, Геену, в которую Бакулюм в молодости был влюблен… Он даже мечтал, что, разведясь с Верой, сойдется с ее двоюродной сестрой, и они вместе будут продвигать сатанизм в этот мир… Но увы – Геена скурвилась и выбрала мужика не с большим сатанинским сердцем, а с большим обывательским кошельком.
Казалось бы, прошли годы, и об этой обиде можно забыть. Но тут, как назло, Настя… Те же волосы, те же глаза. Тот же непокорный нрав. Бакулюм всерьез опасался, что как-нибудь, напившись, схватит ее за задницу. Нет, он давно был чужд предрассудков и не волновался из-за родства с девушкой. В конце концов, он никогда не был ей отцом в полном, духовном смысле слова – а вот той же Диастеме, можно сказать, стал отцом… И это не помешало ему ее трахать. Но, увы, Бакулюм со всей ясностью предвидел реакцию и самой Насти, и Веры. Нет сомнений, что после подобного случая бывшая жена все же перестанет пускать его на порог. Вера была слишком зашорена для таких вещей… А Бакулюм был слишком расчетлив, чтобы этого не учитывать.
Просто же смотреть на Настю было выше его сил. Но если она уедет… Что-то подсказывало ему, что в таком случае Вера не будет возражать, если он поселится в ее квартире. А там – чем черт не шутит, можно будет попробовать возобновить интимные отношения… На безбабье и рыбу раком. А может быть, Вера разрешит даже проводить в своей квартире собрания? Хотя нет… Лучше он станет там единоличным царьком. Никаких Лагофтальмов, никаких надоедливых неофитов… Только он – и свободное жизненное пространство. Комп надо будет перевезти, еда в холодильнике всегда есть, а если найти правильный подход к Вере – будет и пиво… В конце концов, теперь ей не придется тратить деньги на капризы дочери. А значит, освободившиеся финансы можно будет направить на поддержку отечественного сатанизма в его лице.
Бакулюм сладко вздохнул… «Нужно будет написать книгу, — решил он. – Да, фундаментальный проработанный труд, в котором я отражу весь свой жизненный опыт, все свои знания. Тут, на Красноярской, меня все время отвлекают эти пьянки-гулянки… А там, на Алексеевской, в тиши и покое»…
Примерно такие же мысли одолевали Бакулюма несколько лет назад, когда он переезжал к Лагофтальму. Только тогда он убеждал себя в том, что написанию труда всей его жизни мешает Вера со своими обывательскими заботами.

Проснувшись в очередной раз, Рита решила, что видит сон. Напротив ее кровати, по-гопнически расставив колени, сидел Делирий собственной персоной. Он был одет в черные джинсы и футболку с пентаграммой, а на его плечи был небрежно накинут белый халат. На вид он был трезвым, но обостренное травмами обоняние Риты уловило отчетливый запах спиртного.
С минуту Рита размышляла. Сон или не сон, но ситуация требовала реакции…
— Ты… Но откуда? Ко мне пока даже маму не пускали.
— Я же здесь в морге работал, — пожал плечами Делирий.
На самом деле, узнав в интернете о случившемся и рассчитав, что пострадавших должны были поместить именно в клинскую больницу, он все же не был до конца уверен в успехе идеи с посещением. В конце концов, увольняли его со скандалом… Но, к счастью, ему несказанно повезло. На одном посту сидела его бывшая любовница, с которой он расстался очень хорошо. На другом – чувствительная пожилая сотрудница, слету поверившая в сказку о большой любви. Теперь же, оказавшись в палате, Делирий не счел нужным как-либо намекнуть на трудности. Он сделал вид, что добраться до Ритиной кровати для него было элементарным делом.
— А ты не знаешь, что с остальными? – задала Рита вопрос, мучивший ее все это время. Врачи на вопрос не отвечали. Делирий же щепетильностью не страдал.
— Водила труп, второй мужик примерно в таком же состоянии, как ты. А баба вообще уже по коридорам бегает резвее, чем я. Только она немного того-с… Двинулась из-за смерти водителя. Или она сама по себе двинутая.
— Они были вместе, — прошептала шокированная Рита. – Ну… Любили друг друга.
— Ее в психиатрическую, наверное, будут переводить. Она говорит, что он не погиб, что она его воскресит, требует отдать тело. В морг, говорят, пыталась прорваться. Хамит всем очень сильно.
— Но что же я теперь буду делать… — Рита не слушала Делирия. По правде говоря, трагическая судьба Кадавриссы сейчас волновала ее меньше всего. – Он же меня учил… Он же больше всех со мной занимался…
Делирий с некоторым удивлением обнаружил, что девушка плачет. Он попытался напялить маску сочувствия.
— Ну что поделать, все мы смертны… Иногда приходится терять…
— Но без него меня не примут в ордене. Рабидус не сможет меня протащить, я знаю.
— Ну раз не примут, так зачем тебе туда. Что это значит – протаскивать? Живи как живется, у тебя же этот… Олег.
— Да какой Олег! – Рита рыдала уже в голос. – Ну почему я такая невезучая! Ну только все наладилось чуть-чуть…
Вдруг на ее лице отобразилось понимание.
— Это силы света! Мне говорили, что они против ритуала. Они против… Против меня. Может, это Бакулюм меня проклял? А? Как ты думаешь? – Рита сделала движение, чтобы схватить Делирия за руку. Она промахнулась, но он поспешно взял ее ладонь сам и застыл в неловкой принужденной позе отца, общающегося с новорожденным. Старушка, дремавшая на соседней кровати, начала с интересом вслушиваться в разговор.
Рита продолжала несвязно бормотать, и в конце концов Делирию это надоело.
— Заткнись! – рявкнул он. Рита с удивлением посмотрела на него. – Вот так… Ты что, хочешь, чтобы вас вдвоем с этой бабой в дурку увезли?
— Но я… Но правда – что же теперь делать? – прошептала девушка.
— Да ничего. Я смотрю, никаких теплых чувств к этому покойнику ты не испытывала, иначе бы плакала по нему, а не по себе. Хорошо – не испытывала, значит не заслужил. Так забей на него. И на орден тоже.
— Так как мне жить?
Делирий закатил глаза.
— Ты живешь – в твоем положении это уже неплохо. Рит, дура ты! Я же все-таки некромант… Пусть у меня теперь все плохо… Но я знаю, что такое смерть. Это великое дело. Я сам по наркоте один раз чуть не сдох, и я такое увидел… То есть понял… Я разом завязал – хотя до этого это казалось невозможным. Просто вдруг понял, что мне все это не надо: винт, дружки эти… Говно это, а не дружки. Я это понял, когда смерть меня коснулась. А ты не поняла.
Рита молчала. Она внезапно начала осознавать правоту своего собеседника… Да, его речь звучала грубо, но доходила до сознания гораздо легче, чем путаные писания вульфовского ордена.
— Тебя коснулась смерть – это первый знак. Она отступила, едва коснувшись – это второй знак. А ты… Думаешь о каком-то ордене.
— Но его… Его, Мальдеста, – тоже коснулась… И не отступила, — шепнула Рита.
— Это его дело, — отрезал Делирий. – Каждый разбирается с этим в одиночку, в этом вся суть. Никакие ордена не имеют значения, когда…
Бабушка на соседней кровати притворялась спящей, а на самом деле пыталась одновременно молиться и формулировать жалобу в минздрав. То и другое выходило плохо – молиться мешал застарелый советский атеизм, а жалоба, как ни крути, получалась идиотской. «Доктор-колдун беседовал с пациенткой-колдуньей о смысле жизни и смерти»? В конце концов бабушка решила никуда ничего не писать, но уж точно как следует обсудить все это с соседками.
Внезапно дверь распахнулась.
— Это что такое?! – кричала ворвавшаяся в палату женщина в форменном брючном костюме. – Волков? Ты что тут делаешь? Тебя уволили!
— Я посетитель…
— Запрещены посещения! Кто пустил?
— Никто, я сам пробрался… Тайно, как змей в библейский сад.
— Ты у меня пошуткуешь! Вон отсюда со своими шутками! И забудь о премии! То есть, тьфу… Охрану сейчас позову!
— О, кстати, насчет охраны… И правда надо зайти к Петровичу.
— Я тебе дам Петровича!
Наконец дверь за Делирием закрылась. Доктор на минуту застыла, охорашиваясь – как и все одинокие молодящиеся женщины, при ссорах с мужчинами она испытывала двойственное чувство злобы и сексуального возбуждения. Затем она тоже вышла размашистым шагом, так и не взглянув на Риту.
Рита хотела крикнуть вслед Делирию – «Спасибо!», но вовремя поняла, что это может быть воспринято как благодарность выгнавшей его женщине. Вздохнув, девушка снова стала проваливаться в сон. На этот раз – глубокий, спокойный, приятнейший сон без сновидений. У нее было слишком мало сил, чтобы осмыслить произошедшее. Но где-то на уровне шестого чувства она понимала, что вот теперь ритуал можно считать завершенным. И – это было самое важное солнцестояние в ее жизни.

Олег лежал на кровати в своей комнате и напряженно смотрел в потолок. Время от времени он переводил взгляд на рисунок обоев – не начнет ли он шевелиться? Опытные люди говорили, что этот эффект проявляется почти у всех. Однако обои были неподвижны.

— На меня, кажется, не действует, — сказал он Стасу, неловко ворочая язык над маркой.

Сосед сидел на полу, привалившись к стене. Он скорчил гримасу, вероятно, означавшую – подожди. Стас относился к числу тех самых опытных людей – то есть уже принимал кислоту один раз. Он счел, что отреагировал вполне адекватно, поэтому в опыте с Олегом они вполне могут обойтись без ситтера. Все равно в прошлый раз ситтер уснул и останавливать девушку, пытавшуюся выйти в окно, пришлось ему – новичку. И он остановил, хотя находился под действием вещества. А значит, и сейчас в случае чего справится.

Олег вздохнул. Ладно… Наверное, надо отвлечься и не накручивать себя. В идеале можно было бы почитать, но Стас обидится. Охваченный эмоциями человека, внезапно застрявшего в очереди в Ашане или оказавшегося в туалете без освежителя с увлекательными надписями, Олег начал играться с лазерной указкой, валявшейся на тумбочке рядом с кроватью.

Внезапно ему пришло в голову немного подыграть Стасу. Ну а что? Сосед старался, добывал кислоту, решил излечить его от несчастной любви… А он не реагирует… Олег пристально вперился взглядом в стыдливо расфокусировавшуюся от такого внимания красную точку и решил, что при желании в ней можно разглядеть… да хоть лик Сатаны. Если честно, то на самом деле… Вот глаза… Рога…

— Да это же Сатана! – объявил он, слегка поводя указкой из стороны в сторону. Стас радостно улыбнулся.

Олег рассматривал точку довольно долго, и в конце концов начал понимать, что Сатана, пожалуй, и правда выглядит более реалистично, чем допускает нормальное состояние психики. Или это самовнушение? Олег решил, что произвел на Стаса нужное впечатление, и захотел оторвать взгляд от точки… Но уже не смог. Сатана был чертовски красив… Так красив, что…

Нет, это было не художественное впечатление. В конце концов, Олег жил в XXI веке и бывал на 3D-фильмах. Изображение, которое он видел на покрывале своей кровати, не могло сравниться с плодами работы аниматоров. А он-то полагал, что в лучшем случае увидит нечто вроде 3D-фильма. Стас намекал, что его ожидает нечто более впечатляющее, но новичок искренне не мог понять – неужели возможно добиться большего эффекта присутствия и проработки деталей, чем в кинотеатре? Куда уж больше? Но оказалось, что дело не в этом. Вещество не только продуцировало визуальные эффекты, но и мощно влияло на эмоции. Вглядываясь в галлюцинацию, Олег ощущал первобытный восторг – словно дикарь, сожравший неправильных грибов и узревший на опушке косматое лесное божество. В этом плане годы эволюции мало что изменили. Вся искушенность жителя XXI века была сметена вихрем незамутненных животных чувств.

Вдруг указку вырвали у него из рук. Олег возмущенно уставился на Стаса. А тот, пошатываясь, начал пускать красную точку по обоям. Олег кинулся за ней, словно молодой кот. На периферии сознания мелькнула мысль, что находись он в состоянии алкогольного опьянения – он, пожалуй, бросился бы с кулаками на Стаса. Но сейчас он чувствовал себя иначе. В его груди не было места для злости – только восторг. Рассердившись в первую секунду, уже на вторую он радостно принял приглашение к игре.

Затем указка была забыта… Друзья обнаружили новое развлечение: обои таки-зашевелились. Олег с восхищением щупал ровную стену и не верил своим рукам… Ибо глаза видели, что абстрактный узор превратился в непроходимые сказочные джунгли.

Несоответствие осязательных и визуальных ощущений натолкнуло его на мысль…

— Этого мира не существует, — объявил он. Марка уже полностью рассосалась и не мешала артикуляции. – Нам просто врут, понимаешь? Это декорации… Мы сейчас их немножко сдвинули – и привет…
— А что существует? – рассеянно поинтересовался Стас, занятый созерцанием обоев.
— Ничего… Тьма… То есть нет! Нет такого, чтобы все было выдумано и нарисовано на темном покрывале… Нет, это все есть… Но оно не в порядке. Порядок – в наших головах. А в реальности – мешанина… Стоило чуть помешать голове выстраивать все в порядке – и все… Хаос! Да, мы в Хаосе. Ты что ржешь?

— Да нет, ничего… Я не над тобой… Я просто анекдот вспомнил – «Шаманский телевизор: ем грибы, смотрю ковер».

Олег тоже засмеялся. Он чувствовал истерическую благодарность к Стасу, так вовремя вспомнившему такой прекрасный анекдот. Этот смех доставил ему столько удовольствия! Какой же Стас молодец!

— У нас нет ковра, у нас обои – телевизор! – заявил он.
— Да и там тоже телевизор, — заметил Стас, указывая на шевелящийся плед.
— А если посмотреть в окно? Окно тоже шаманский телевизор.
— Весь мир шаманский телевизор!
— А солнце – гребаный фонарь!

Они еще о чем-то говорили, еще что-то видели… Наконец Олег перешел в следующую фазу – он опять, как и в самом начале, начал сомневаться в реальности своего опьянения. И вообще – в его комнате становилось скучно. Он прошел в комнату Стаса и вышел на балкон, где с удивлением заметил, что по небу раскаленной лавой растекается рассвет. Некоторое время Олег размышлял – глюк это или не глюк, и наконец уверился в том, что ночь действительно прошла. «А ведь вчера было солнцестояние, — вспомнил он. – Вот и отпраздновал…».

Внезапно ему пришла в голову мысль, такая же стандартная, как и копошение обоев. Глядя вниз с девятого этажа, он решил, что может летать. «Ну в самом деле… Это же все ложь, условность, я в этом убедился, — размышлял он. – Так почему я должен верить, будто бы пронесусь по несуществующему воздуху и разобью свое несуществующее тело о несуществующий асфальт? Надо сделать это, просто чтобы до конца доказать себе справедливость этого ощущения».

Однако его уже действительно начинало отпускать… Вместо того, чтобы броситься вниз, Олег присел на табуретку и углубился в анализ своих ощущений. Какая-то часть его мозга уже понимала, что все не так просто. «Пожалуй, не прыгну. Я только пытаюсь убедить себя в том, что я такой чокнутый нарик, который может попробовать полетать. Хотя… А вдруг это я сейчас пытаюсь убедить себя в том, что только пытаюсь убедить… А вдруг сигану?». В груди Олега при этом не присутствовало не капли горечи, нельзя сказать, будто он размышлял о самоубийстве. Мысли текли легко и спокойно, словно он решал занятную научную дилемму. За этим опасным занятием его и застал Стас, вспомнивший наконец о своем намерении побыть пилотом (то есть совместить роль психонавта и ситтера).

— Пошли? Чего ты тут?
— Пошли, — легко согласился Олег. Внезапно его скорчило и он не без изящности блеванул на пол. – Вот черт… Не надо было жрать перед этим.
— Да нет, нормально, — ответил Стас, протягивая ему тряпку. – Я в прошлый раз не пожрал – и потом как пробило на хавку… Пришлось жрать шевелящуюся яичницу. А это, знаешь ли, то еще удовольствие.
— Я когда в Воронеж ездил, друг детства рассказал… Они недавно с другим приятелем нажрались, а тому бухать вообще нельзя – шиза, сидит на таблетках. В общем, сначала все было нормально, а потом этот псих выпил шампунь и стал блевать радужными пузырями.
— Ха, и как, нормально? Просто проблевался и все?
— Да нет, забрали в больницу… Сначала в токсу – не только из-за шампуня, там же еще и алкоголь, и колеса эти. Ну а потом перевели по месту назначения, в родную психушку.

Засыпая, Олег твердо решил завтра же связаться с Ритой. Все умственные построения и недомолвки показались такой ерундой на фоне того, что он видел сегодня… «Быть счастливым так легко, — подумал Олег. – Надо просто делать то, что тебе хочется. Делать, а не размышлять, умножая число удерживающих тебя цепей. Пока размышляешь – жизнь проходит… Вот ты видишь кота – ты можешь пересчитать все его шерстинки, чтоб его классифицировать. Только кот тем временем или убежит, или сдохнет от старости. А можешь просто взять кота и погладить… Так же и с девушками».

Рита очнулась в помещении со стенами, неровно облеванными зеленой краской (как в школе). Свет электрических ламп показался неприятно ярким после долгих часов (или дней?) проведенных в бархатной тьме, наполненной какими-то видениями. Некоторое время эти видения оставались четкими, девушка хорошо помнила их последовательность и взаимосвязь. Но стоило несколько раз моргнуть – и все исчезло. В сознание начала просачиваться неумолимая реальность – словно вода, заполняющая трюм тонущего корабля. «Что это, капельница?», — с отвращением идентифицировала девушка неприятное ощущение в руке.

Череда ассоциаций «капельница-стены-кровать» наконец собралась в единую картину в расслабленном мозге, и все существо девушки пронзил запоздалый страх. Но затем он отступил – память подсказала, что если ты проснулся в больнице, то худшее, вероятно, уже позади. Рита начала вспоминать…

События последнего дня, который был зафиксирован ее сознанием, восстанавливались довольно легко. Одна деталь тянула за собой множество других, и в конце концов Рита вспомнила это воскресенье даже лучше, чем любой другой день своей жизни.

С раннего утра она очень волновалась: она должна была впервые поучаствовать в совместном выездном ритуале. За неделю до этого (сразу после того, как она провела вступительный ритуал) Мальдест торжественно присвоил ей имя Магнификус Стулти (это имя нашептали ему демоны)… Теперь она могла считать себя полноправным членом круга. Ну, почти. Оставался еще общий ритуал.

Накануне Рита легла пораньше, чтобы накопить силы для действа. Но эта предосторожность сыграла с ней злую шутку: она проснулась в четыре часа утра и уже не могла заставить себя снова лечь. Так и сидела под алтарем (расположенным у той самой пентаграммы, нарисованной Олегом) и курила одну сигарету за другой. Наконец в восемь часов она приняла душ и отправилась в путь.

Мальдест жил на тринадцатом этаже шестнадцатиэтажной башни в районе Ховрино – точно напротив печально известной московской заброшенной больницы, прозванной «Амбрелла» за сходство с одноименной корпорацией по разработке биологического оружия из игр серии Resident Evil. У него на квартире в день летнего солнцестояния собралась вся ячейка ордена — Рита, Рабидус и Кадаврисса Макулис. Последнюю Рита увидела впервые, до этого они общались только в интернете. Кадаврисса оказалась крайне интровертной дамочкой лет двадцати пяти, которую можно было принять за активистку общества асексуалов, проведшую юность в субкультуре эмо. На первое намекал ее холодный и отстраненный вид, вызывающий ассоциации не с бессердечной черной ведьмой, а с сушеной воблой (не спасала даже репутация подружки Мальдеста). На второе – устрашающего вида шрамы на запястье левой руки.

— Мальдест, да у тебя стол полон явств! — сказал Рабидус, с ухмылкой глядя на пустой кухонный стол, покрытый прожженной клетчатой клеенкой.

— Могу предложить только чай, соратники, — ответил Мальдест, глубоко затягиваясь сигаретой. – Перед такой практикой необходимо соблюдать черный пост. Надеюсь, никто его не нарушил? Иначе это повредит нашему замыслу и нарушит духовную чистоту перед Дьяволом.

При этих словах Кадаврисса кинула исподлобья беглый, но исполненный яда взгляд на Риту. «Мы можем быть уверены насчет тебя? Нельзя скрывать от соратников, если ты нарушила черный пост, иначе недовольство Силы затронет весь круг», — было написано в ее крошечных глазках, не оскверненных макияжем.

Рабидус подошел к окну, посмотрел на Ховринку и задумчиво проговорил:

— В этом здании мне видится проявление силы Баалзебуба. В нем я вижу холод, мрак и некрушный поток… Людишки, которые живут здесь, не чувствуют этого, но сила здания влияет на них. Если мы проведем практику там, это увеличит эффект от нашего действия. Да и, по слухам, там до нас ритуалили сатанисты. Говорят, там даже есть несколько трупов. Ты, кстати, про это ничего не знаешь, Мальдест?

— Эта заброшка протягивает лишь позеров, херок и маргиналов. Темной силы в ней нет, только человеческая грязь. Нам нечего там делать. Мы поедем ритуалить в лес, подальше от людей и города.

Они спустились во двор. День, как назло, выдался прохладным. Или это просто двор был неудачно затенен и продувался всеми ветрами? Порыв ледяного воздуха резко обдал группу на выходе из подъезда, заставив Риту поежиться.

Во дворе под деревом стояла видавшая лучшие времена старая бэха с характерными сдвоенными фарами. Машина была черного цвета, и номера «Н666АХ97» сразу говорили окружающим, что ее владелец — служитель сил зла. Однако вмятина на левом борту и ржавчина на колесных арках портили все впечатление. Мальдест щелкнул по кнопке брелка, снимая колесницу Ада с сигнализации.

— Залезайте, — сказал он и уверенным движением сел за руль.

Впереди устроилась Кадаврисса, сзади Рабидус и Рита. Поворот ключа, противный писк  стартера… Машина не завелась.

— Вот треклятье! Педус не хочет, чтобы мы совершили сегодня свое Дело! – пробормотал лидер. Он вылез из машины, открыл капот и стал возиться с аккумулятором.

— Это всегда так? Ну, Педус?.. – с уважением спросила Рита, ощущая приятный холодок от первого соприкосновения с неизведанным.

— Не всегда, но часто. Перед каждым важным действом ангелы Демиурга находят способы препятствовать нам и пытаются расстроить наши планы, — ответил Рабидус, нервно закуривая. – На дневных ритуалах это особенно вероятно… Но солнцестояние должно праздноваться в лучах солнечного огня.

— Солнечный огонь – не то же самое, что свет? – проговорила Рита полуутвердительно, просто чтобы поддержать беседу.

— Конечно, — фыркнула Кадаврисса с таким презрением, что Рита горько пожалела о сказанном. Подружка Мальдеста пользовалась испытанным преимуществом глубоких интровертов – все ее реплики в силу своей редкости звучали особенно значительно.

Спустя минут десять, матерясь на происки сил света, Мальдест закончил процедуру оживления колесницы, сел обратно за руль, повернул ключ, после чего с жутким скрежетом стартера двигатель завелся. Все с облегчением вздохнули. В колонках захрипел какой-то блэк и машина, резко маневрируя, выехала со двора на широкую дорогу.

Миновав плотный поток машин на Ленинградке, Мальдест свернул на областную кольцевую трассу. Закурив и отвлекшись от дороги, он спросил:

— У кого какие мысли насчет предстоящего Дела? Готов ли каждый из вас увидеть Дьявола и провести его силу в эту мир?

— Знаешь, мы ведь уже неделю на черном посте. Прости, Мальдест, но сосиски мешают мне думать о Дьяволе! – ответил Рабидус. Тон его голоса был шутливым, но во взгляде, брошенном на промелькнувшую за окном облезлую вывеску «Сосиски в тесте», виделась неподдельная тоска.

Мальдест заметил это и недобро усмехнулся:

— Настоящему Темному адепту это не должно мешать. Надо избавляться от человеческих желаний и преодолевать любые трудности и невзгоды.

Рабидус понял, что его шутку не оценили, и сконфуженно замолчал. С каждой минутой он все яснее осознавал, что завтра они будут долго сраться в переписке из-за этой фразы. Он забыл, что в машине находится новенькая… Мальдест не одобрял юмора, если он не был направлен против презренных людишек и вездесущих сил света. С неуставными шутками Рабидуса, допущенными наедине, он худо-бедно научился мириться. Но чтоб вот так опозорить орден перед новой ученицей, да еще и в преддверии важного ритуала…

Спустя полчаса бэха повернула с областной трассы на неприметный съезд к заброшенной военной базе. Миновав чернеющие руины казарм, Мальдест загнал машину в кусты. Водрузив на спину рюкзаки, они углубились в лес примерно на километр. Глядя на руины, Рита невольно вспомнила свидание с Олегом и затосковала… Но потом, на лесной тропе, она сумела перенаправить чувства в нужное русло. Все шло хорошо. Отголоски человеческой грязи еще долго будут ее преследовать… Об этом ее честно предупреждали. Такие кошмары, как бакулюмовское учение, не преодолеваются на раз-два.

Время приближалось к полудню, ветер усилился и принес первые капли дождя. Несмотря на это, Мальдест приступил к приготовлениям. Достал кипу распечаток, вручил каждому из участвующих в ритуале по нескольку листов текста и, прикинув на глаз, воткнул в землю пять черных свечей, образовавших слегка кривоватую пентаграмму. Свечи удалось зажечь не сразу, и в проникавшем сквозь кроны деревьев солнечном свете их мерцание было еле различимо. Рите даже показалось, что одна свеча сразу погасла… Но она не решилась вмешиваться в процесс. Мальдест встал лицом к Югу и указал остальным их расположение в круге.

— Нима, оговакул то сан ивабзи, — начал читать Мальдест текст перевернутой христианской молитвы, что, по задумке, должно было изгнать светлые силы с места проведения ритуала. Остальные повторяли за ним строчка в строчку, сверяясь с текстом на своих распечатках.

Затем Мальдест перевернул лист и начал читать длинное воззвание ко всем темным силам, возвышенное и эмоциональное. Он верил в то, что говорил, и не сомневался в цели ритуала. Он вдохновенно вещал о приближении конца света, о верности Дьяволу, о единстве всех истинных Темных как соратников по Легиону. Затем он достал лист черной бумаги и лезвием сделал надрез на левом запястье. Дождавшись, пока пара капель крови не окажется на нем, он передал лист остальным по кругу.

Чтение воззваний завершилось словами: «Прими нашу кровь, Отец наш, и да не пожелаем мы никакой награды за наше вечное Тебе служение». Никогда прежде Рита не испытывала такого чувства причастности к общему делу и ощущения сакральности момента. Нет более ничего, кроме Черного Пламени и других братьев и сестер во Тьме… Братьев и сестер, которые взяли ее под свое крыло, несмотря на ее сомнительное бакулюмовское прошлое… Несмотря на недовольство других членов ордена… Чуть не плача от умиления, девушка глядела в неровное пламя ближайшей свечи. Где-то там, далеко, в этот самый полдень, десятки и сотни других Темных, верных Дьяволу, взывают к Нему и проводят губительные силы в мир, приближая конец матрице, управляемой демиургом. Отошли на второй план будничные проблемы, терки в отношениях с другими и даже холодный ветер перестал вызывать резкий дискомфорт…

По мере возвращения в реальность материального мира это состояние уходило, оставляя чувство выполненного долга и странную пустоту в голове.

На обратном пути все молчали. За окном мелькали полумертвые деревни, дождь превратился в ливень, и лишь изредка мимо с шумом проносились редкие встречные машины. Дело было сделано, можно было расслабиться и вздремнуть на заднем сиденье… Для Риты сонливость была естественной – ведь накануне она спала не более шести часов. Но клонить в сон начало не только ее. Измученный недельным черным постом и нехваткой энергии организм Мальдеста решил, что самое время перейти в спящий режим.

Последнее, что Рита запомнила, был яркий свет фар, прорезавший стену дождя, и отчаянный рев сигнала грузовика.

Информагентства описали происшествие кратко:

«Тридцатилетний водитель автомобиля BMW E34, не справившись с управлением, выехал на встречную полосу на 28-м километре автодороги А-108 в Клинском районе Московской области, где совершил столкновение с грузовиком «КамАЗ». Водитель легковой машины погиб на месте ДТП, трое пассажиров в состоянии средней тяжести доставлены в районную больницу».

Алопеция, облаченная в бежевый деловой костюм и туфли, сидела в офисе компании, торгующей электроникой, и выполняла свое первое рабочее задание — переиначивала экселевскую таблицу для нужд фирмы. Она пока не совсем понимала, каковы эти нужды, но в будущем надеялась наловчиться. Начальница отдела, пышнотелая блондинка Кристина, объяснила, что особо заморачиваться не надо – главное, «чувствовать волну». Алопеция надеялась, что когда-нибудь почувствует.

Отец Алопеции очень удивился и обрадовался, когда дочь заявила, что хочет устроиться на работу. Он немедленно поднял все свои связи и пристроил дочь в достаточно приличную фирму. Алопеция была немного разочарована: торговля компьютерами и телефонами в «дружной команде» мало соответствовала ее представлениям о прекрасном. Она предпочла бы работать творчески, по профессии, разбираться с проблемами людей… Но у отца не было знакомых, которым требовался бы, например, психолог в клинику. О том, чтобы самостоятельно устроиться в госучреждение или мелкую полумошенническую контору, Алопеция и помыслить не могла. Рассчитывать на частную практику, имея за плечами лишь протухший от долгого лежания в столе диплом, явно не приходилось…

«Ничего, я просто набираюсь опыта», — думала девушка. К тому же на поверку все оказалось не так плохо. Как и все молодые люди, впервые выходящие на работу, Алопеция была одновременно шокирована и очарована серьезностью происходящего. Ей было в новинку ощущать, что от нее ждут выполнения заданий, направленных не на ее собственное развитие (как в вузе), а на решение проблем, стоящих перед большой серьезной фирмой. Девушка была бы разочарована, если бы узнала, что ее ставка  долго оставалась пустой без какого-либо вреда для бизнеса, а лично ее приняли на должность исключительно ради будущего заключения крупного контракта с фирмой ее отца. Но она не знала этого и раздувалась от чувства собственной важности.

Решение заняться карьерой пришло спонтанно… Во-первых, на Алопецию повлияли отношения с Делирием. Когда она в юности вступала в ряды неформалов, ее окружали в основном студенты, веселые молодые разгильдяи. С ними было весело обсуждать убожество капиталистической глобализации, пить пиво и не думать о завтрашнем дне. Но годы шли, часть разгильдяев создала семьи и устроилась на работу, а часть скатилась на настоящее социальное дно. Личность Делирия неопровержимо доказывала, что на дне нет романтики. Точнее, романтика может быть и есть — но тяжелая, болезненная, с холодным запахом смерти и тюрьмы. Алопеция не чувствовала себя готовой к такому. Она была из тех людей, что могут восхищаться стихами Сергея Есенина, но никогда не свяжут свою жизнь со спивающимся поэтом.

После расставания с Делирием ее охватила смутная тоска… Она пыталась лечить ее, являясь на собрания в квартиру Лагофтальма. Но там ей стало еще тоскливее — и это послужило вторым толчком к карьере. Против воли она увидела в Бакулюме все худшие черты Делирия — но не увидела лучших. Если Делирия можно было считать хотя бы «падшим ангелом», мрачным и безнадежным странником, то пухленький Бакулюм никак не тянул на эту роль. К тому же Алопецию страшно раздражала новая пассия Лагофтальма, Туретта. Алопеция была готова, презирая золотую молодежь, тусоваться с безработными неформалами… но не с продавщицей же!

Алопеция уговорила провизора в аптеке около дома продать ей без рецепта легкий антидепрессант. Был ли это эффект плацебо или реальное химическое воздействие, но в голове прояснилось. Девушка позвонила отцу и попросила подыскать ей работу. А затем отправилась в магазин и купила себе несколько деловых костюмов, сумочек и прочих аксессуаров, разом потратив полторы будущих зарплаты.

Ездить на работу в общественном транспорте она не смогла… Раскатывать на электричках весело днем, в джинсах и футболке. Но лезть в вагон в час пик в образе деловой дамы? Алопеция в первый же день почувствовала себя смешной. К тому же электрички прочно ассоциировались в ее голове с Делирием… Он ведь тоже жил в Подмосковье. Как психолог, Алопеция привыкла уделять много внимания деталям. В итоге она оформила контракт с фирмой такси, и теперь каждое утро ехала из Долгопрудного в Москву на машине. Затем, правда, пересаживалась на метро — но до места работы ей надо было проехать всего две станции.

Конечно, это выглядело довольно глупо, поэтому Алопеция записалась в автошколу и четко дала понять родителям, что хочет получить в подарок на двадцать шестой день рождения (до которого оставалось три месяца).

Раннее пробуждение, работа и автошкола сильно утомляли девушку, которая последние несколько лет прожила «в режиме кошки», просыпаясь и засыпая в любое удобное время. Алопеция решила, что сейчас, в такое трудное время, может позволить себе немного поддержать организм. Она связалась с дилером, который еще в студенческие годы продавал ей амфетамин. К счастью, он все еще находился на свободе. Когда-то фен был для Алопеции развлечением, а теперь превратился в средство решения насущной задачи. Естественно, она была уверена, что легко откажется от наркотиков, как только переживет переходный период.

К счастью, на новой работе к ней еще не успели привыкнуть, поэтому легко поверили в то, что странная дерганость — ее обычное качество, а не следствие применения препаратов.

Примерно в середине работы над таблицей Алопеция отвлеклась на прохождение психологического теста. Она немного поразмыслила над допустимостью траты рабочего времени на личные цели, но затем решила, что забота о собственном развитии может позитивно повлиять на выполнение задания.

Тест счел Алопецию эмоционально нестабильным интровертом, тревожным и стремящимся к доминации. Уровень адекватности самовосприятия при этом оценивался очень низко. Результат не особенно понравился Алопеции, но затем она вспомнила, что Бакулюм говорил о неприменимости стандартных тестов к сатанистам… «Меня, например, любой психолог счел бы человеком совершенно больным», — с презрением ухмылялся он. Ученики подобострастно улыбались в ответ… Мол, ну и дураки эти психологи, такого великого человека записывают в ненормальные.

Алопеция нахмурилась. А так ли неправ был бы этот самый воображаемый психолог? Девушка была очень зла на Бакулюма и Лагофтальма… Она вспомнила последний свой визит на Красноярскую, когда они устроили клоунское выступление с проклятием сестры этой продавщицы Туретты. Разве серьезные оккультисты опустились бы до зачитывания воззвания, завершавшегося словами – «И поразите беспощадно врага Сатаны, гнойную отрыжку светлых богов, язву на теле вселенской тьмы, Варвару Смирнову»?! С каких пор эта Варвара стала врагом Сатаны? Она обидела свою слабоумную сестренку, коя служила тьме путем продажи бухла Лагофтальму?

С другой стороны… «Я же не Диастема, чтобы проявлять этот юношеский максимализм… Да, в целом я разочарована. Но это не означает, что я должна немедленно отвергнуть все, чему меня учил Баклюм. Ведь были там и полезные моменты», — рассудила Алопеция.

Чему Бакулюм точно не научил и не мог научить ее – так это искусству отличать полезное от приятного.