Но на следующий день Олег никому не позвонил и не написал. Ему нужно было идти на работу в вечернюю смену, поэтому поспать удалось довольно мало. Целый день он чувствовал себя разбитым. Именно разбитым – его не мучило физическое недомогание, подобное алкогольному похмелью, но мир оказался как бы отгорожен от него пеленой тумана. И сама личность словно бы раскололась на части. Прилагая небольшие усилия, Олег выполнял свои админские обязанности, однако все время опасался, что в чем-нибудь глупо ошибется. Трудно было упомнить, как стоит обращаться к начальнику, а как к охраннику, когда надо пообедать, а когда поработать. О сложных разговорах про любовь нечего было и мечтать…
Он позвонил Рите во вторник, когда пришел в себя, но трубку взяла женщина, представившаяся ее мамой. Тихим и печальным голосом (истерика уже давно прошла) она рассказала об аварии. Стас хотел немедленно взять отгул, но Ритина мама сказала, что посещения разрешат только на следующей неделе. Олег заверил женщину в том, что готов всячески помогать подруге, и в растерянности повесил трубку. Затем он зашел в интернет, где узнал от Номена все подробности…

Номен
У нас давно поговаривали, что это тухлая группа. Мальдест этот… У него оставалось мало вовлеченности в тему, одно ЧСВ. По сути их даже нельзя считать в полной мере вульфовскими…
Олег
И что теперь?
Номен
Думаю, группу можно считать ликвидированной. Рабидус вполне адекватен, он, скорее всего, не будет претендовать на автономность и приблизится к основному кругу. Мне так кажется. Сейчас-то еще непонятно, он в больнице пока. А вот с девушками проблемы… Кадаврисса должна сильно переживать из-за смерти Мальдеста. Вряд ли ей понравится наше отношение к нему. А вот Рита твоя… Честно говоря, многие ее во всем обвиняют. Понимаешь, бывшая Моржового Хера… Это и правда выглядит как наказание за то, что они связались с ней. Боюсь, ее не примут, без вариантов.
Олег
Я слышал, бакулюмовские тоже обвиняли ее. Мол, когда она кинула Хера – круг сразу начал разваливаться… Прямо цирк.
Номен
Ну я бы на твоем месте задумался. Ты сам-то не боишься с ней общаться? Извини, что я так прямо, но… Это дурная репутация.
Олег
Разрушитель – дурная репутация для сатаниста?
Номен
Разрушитель сатанинских групп – да.
Олег
А зачем сатанистам группы? Разве мы не одинокие воины и все такое?
Номен
Группа – средство отбора достойных. Нельзя же, чтобы каждый просто так брал и объявлял себя сатанистом.
Олег
Средство отбора, да… Только мне это представляется иначе. Я в последнее время думаю, что группа – фильтр, на котором оседают слабые и недостойные. Решил человечек посатанировать, полез в интернет или еще куда, а там его – хопа! Сразу хватают и тащат в подобие христианской секты. И только те редкие, кто сможет продраться сквозь их дебри и не потерять себя, достойны звания Падшего Ангела.
Номен
Насчет Бакулюма – пожалуй, соглашусь… Это годная теория. Он и правда оттягивает на себя всякий шлак. Но Вульф… Ты просто разочаровался из-за Бакулюма, вот и меришь все одной меркой.
Олег
Я был не только в бакулюмовской группе. Да, там я осел особенно надолго, но все же…
Номен
Нет, честно, группы бывают разные. Даже внутри вульфовского ордена – я соглашусь, что есть фрики типа Мальдеста. Но есть и иное.
Олег
Все верно. Потому что разным людям нужны разные ловушки.
Номен
Ты не прав. Знаешь, меня в ордене считают свободомыслящим, я вот общаюсь с тобой, хотя ты сам в курсе своей истории. Я вижу недостатки, я готов признавать ошибки… Но чтоб вот так огульно наезжать на все… Нет, ты не прав.
Олег
Ок, каждый имеет право на свое мнение. Жизнь нас рассудит.
Номен
Мне кажется, она уже на тебя влияет.
Олег
Жизнь?
Номен
Нет… Рита. И, кажется, я начинаю видеть механизм ее негативного воздействия… Да, вот именно так эта тварь губит сатанистов.
Олег
Выбирай выражения, ок?
Номен
Я выражаюсь так, как считаю нужным.
Олег
А я общаюсь только с тем, с кем считаю нужным. Намек понят?
Номен
Ты угрожаешь мне прекращением общения? Мальчик, не много ли ты на себя берешь?
Олег
Да иди ты на хуй. Мальчик…
Номен
Мне тебя жаль. Я хотел тебе помочь…
Олег
*пустил скупую слезу*
Номен
Ну что ж… Не первый сатанист на моих глазах лишается связи с Сатаной из-за бабы.
Олег
Я Сатану на днях лично видел. Он просил передать, что вы все унылые мудаки.

Когда Рите случалось общаться с Костей из Минска, у нее в голове против воли всплывали строки Некрасова:

Стыдно робеть, закрываться перчаткою,
Ты уж не маленький!.. Волосом рус,
Видишь, стоит, изможден лихорадкою,
Высокорослый больной белорус:
Губы бескровные, веки упавшие,
Язвы на тощих руках,
Вечно в воде по колено стоявшие
Ноги опухли; колтун в волосах;
Ямою грудь, что на заступ старательно
Изо дня в день налегала весь век…
Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:
Трудно свой хлеб добывал человек!
Не разогнул свою спину горбатую
Он и теперь еще: тупо молчит
И механически ржавой лопатою
Мерзлую землю долбит!

Они познакомились в интернете задолго до расставания Риты и Бакулюма, и Костя изначально позиционировал себя как поклонник последнего. При этом говорить с самим Бакулюмом он не решался. Почему-то его привлекал именно такой формат отношений – «Я общаюсь с женщиной моего кумира». Костя робко выспрашивал у Риты подробности взглядов Бакулюма, просил объяснить какие-то его статьи… Иногда девушка действительно переадресовывала вопросы возлюбленному, но чаще отвечала на них сама. В те годы она считала себя полноправным экспертом по бакулюмовскому учению. Увы, но с ее профессиональной журналистской помощью учение стало выглядеть гораздо более привлекательно, чем в оригинале.
Рита далеко не сразу догадалась, что у Кости не все в порядке с головой. Сыграла роль политическая безграмотность. Костя много говорил о вездесущем КГБ, панически боялся, что за приверженность сатанизму его посадят или расстреляют… Рита простодушно полагала, что такая уж она есть, эта страшная тоталитарная Белоруссия. И лишь много позднее, пообщавшись с другими выходцами из этой страны, девушка узнала, что тоталитаризм тоталитаризмом – но описываемые Костей ужасы все же серьезно преувеличены.
Костя привык общаться с интернет-знакомыми практически исключительно по скайпу. Он где-то прочитал, что это единственный метод скрыть содержание разговоров от чекистов. Причем говорить надлежало исключительно по видеосвязи – текстовая переписка в скайпе, по мнению великого конспиратора, щелкалась чекистами как орешки.
Звонил Костя редко, и расставание Риты с Бакулюмом прошло мимо него. Безусловно, при первом же сеансе связи девушка рассказала ему о случившемся – но он то ли и правда чего-то недопонял, то ли сознательно пропустил информацию мимо ушей. Вопросов про Бакулюма теперь задавалось меньше – но если они задавались, то подразумевалось, будто бы Рита до сих пор его друг, а не враг. Тон, которым девушка отвечала на эти вопросы, Костя упорно не замечал. Как и многие психически больные люди, он не разбирался в тонкостях человеческих эмоций.
И вот сейчас Рита сидела на постели с планшетом и лениво пялилась в монитор. Силуэт Кости вырисовывался на фоне темно-красных обоев с золотистыми полосками. Он был худ, бледен и измучен – все по Некрасову.
— Все-таки мы несчастные люди, – в сотый раз вздохнул он.
— Почему несчастные? Я вполне счастлива, – ответила Рита.
— Ты сатанистка… Весь мир против нас… Нет, не ври мне, все мы несчастны.
— Костя, я не люблю, когда меня заставляют кому-то доказывать, что у меня все хорошо. Я слишком много занималась этим в период отношений с Бакулюмом… А сейчас я действительно счастлива, и мне хотелось бы отдохнуть от этого унижения.
— Я не хотел тебя обидеть, – воскликнул белорус, испуганный серьезностью тона собеседницы. – Хочешь считать себя счастливой – пожалуйста… Считай… Кстати, а вот Бакулюм, говорят… Его же за убийство сажают?
— За изнасилование, – пожала плечами Рита, все еще раздраженная.
— О, еще и изнасилование… Да, слышали об этом и в наших пенатах. Бывшая жена, трагедия, вот это все… Извини, что я спрашиваю. Тебе, видимо, больно.
— Да ничего, – улыбнулась Рита. – Мне в общем-то даже приятно было об этом узнать. И Веру не жалко – сама виновата…
— Ах, жестокость женщины… Почему вы так жестоки? – взвыл Костя.
— Ну, какие есть, – фыркнула девушка. – Прости, мне тут по работе пишут. Надо срочно ответить. Пока?
– Пока…
Казалось бы, эта небольшая ментальная благотворительность, краткие и редкие беседы с больным человеком, отнимала так мало времени и сил… Но все равно после этих бесед Рита очень уставала. Немного поразмыслив, она добавила собеседника в бан-лист.
Тем же вечером Костя отыграл очередную смену на гитаре в третьесортном минском кабаке (так он зарабатывал деньги, хотя где-то глубоко внутри ощущал себя блэк-металистом). По окончании концерта он отправился на территорию полузаброшенного детского сада, где в последние пару лет собиралась подающая оккультные надежды группа подростков. На вросшем в землю бревне, защищенном от непогоды облупленной терраской, расположились трое молодых людей. На окружавшем терраску низеньком заборе притулился еще один. Костя мимоходом подивился, как подросток умудряется сберечь самое дорогое, сидя на заостренных с верхнего конца досках.
Они пустили по кругу пластиковый стаканчик с какой-то мерзостью, светски побеседовали о бренности бытия… Наконец Костя перешел к новостям из большого мира.
— Я узнал, что это правда, – тихонько произнес он. – Бакулюма действительно достали чекисты. В России теперь тоже закручивают гайки… Но он поступил достойно. Поняв, что срок уже неизбежен, он принес в жертву свою жену – легендарную Геену. Распяв ее на алтаре, он силой взял ее в последний раз, а затем перерезал ей горло кинжалом.
— Жалко жену-то, – протянул самый смелый из подростков после долгой паузы.
— О нет, я уверен, она сама этого хотела, — Костя фантазировал на ходу. По губам его блуждала безумная улыбка. – Она должна была уйти, потому что иначе досталась бы чекистам, и… Вы понимаете.
Компания часа два бурно обсуждала происшествие, а потом разошлась. Трое из четверых подростков, мастурбируя перед сном на продавленных диванах и в грязных санузлах, представляли себе распятую на алтаре Геену. Четвертый подросток (тот самый, что сидел на заборе) представлял на месте Геены себя. Но, конечно, он даже под страхом смерти не согласился бы никому об этом рассказать.
На самом деле для Бакулюма история с попыткой изнасилования окончилась вполне позитивно. В декабре он был приговорен к условному сроку, его освободили из-под ареста в зале суда. С некоторыми трудностями ему удалось вернуться на постой к Лагофтальму. Правда, теперь всем в доме заправляла Туретта. Бакулюм с горечью рассудил, что теперь обстановка лагофтальмовской квартиры сравнялась по степени обывательщины с обстановкой квартиры покойной Веры. Но делать было нечего… Постепенно великий сатанинский философ свыкся со сложившейся ситуацией и даже начал изредка потрахивать Туретту, едва успевшую разрешиться от бремени.
Когда слухи об освобождении экс-супруга дошли до Риты, она поначалу пришла в отчаяние. Почему-то ей казалось, что теперь, когда она наконец поняла, что представляет собой этот человек, – некие высшие силы Вселенной должны разделить ее мнение и немедленно ликвидировать его с лица планеты. Однако со временем девушке пришлось расстаться с этими иллюзиями.
Все герои сего повествования (кроме тех, кто умер) жили долго, в полном соответствии с собственными представлениями о счастье.

Помимо действующего морга, в котором некогда трудился Делирий и в котором кончил свой земной путь Мальдест, в Клину был еще один морг – заброшенный. Он располагался на отшибе, неподалеку от местного дома престарелых. Любители экстрима, объясняя соратникам дорогу к заброшке, наполовину в шутку, наполовину всерьез советовали не перепутать два заведения. Смех смехом, но корпуса дома престарелых выглядели немногим лучше помещений морга. А какой-нибудь старик в больничной одежде, прогуливающийся вокруг своей последней обители, вполне мог спровоцировать инфаркт у любителя острых ощущений, настроившегося на соответствующую атмосферу.
Гриша, будучи местным жителем, конечно же, был застрахован от такого рода случайностей. В день, когда они с Кадавриссой решили замутить ритуал «на костях», он безошибочно провел свою даму в нужные помещения. Оглядевшись, девушка констатировала:
— Очень хорошая энергетика… Да, то что надо. Здесь властвует Тьма.
Кавалер лишь презрительно улыбнулся – мол, а ты чего хотела. Не щи лаптем хлебаем.
К сожалению, на материальном уровне почти ничто не напоминало о былом предназначении этих зданий. Снаружи они выглядели как неказистые деревянные домики, явно построенные еще в XIX веке. Внутри же посетителей встречала облупленная зеленая краска, украшенная редкими убогими граффити, да пол, засыпанный осколками стекла и палой листвой, заброшенной костистыми руками ветра в пустые оконные проемы. Даже запах формалина давно выветрился.
С большим трудом Гриша и Кадаврисса разыскали среди строительного мусора, битых бутылок и фекалий ржавую металлическую конструкцию, которую за неимением лучшего постановили считать бывшим прозекторским столом. Кое-как выровняв сооружение, Гриша водрузил на него объемный ярко-синий пакет с логотипом «Единой России». Он достал оттуда вязанку церковных свеч (Гриша давно объяснил подруге, что не считает зазорным покупать свечи во вражеском заведении), несколько листов с распечатками воззваний, большой острый нож (было видно, что его регулярно точили, но никогда не мыли) и картонную коробку из зоомага. На коробке были изображены веселые пляшущие хомячки, а внутри нее что-то скреблось – совсем не весело.
Кадаврисса кинула быстрый взгляд на своего спутника, достала из кармана шоколадку и воровато просунула кусочек лакомства в отверстие для воздуха.
— Древняя языческая практика, – пояснила девушка, нервно хихикнув. – Жертвенное животное должно быть сыто и довольно.
Гриша равнодушно кивнул. Он прошелся туда и обратно по комнате, осваивая территорию. Кадаврисса тем временем с завидной ловкостью расставила свечи по импровизированному алтарю. Щелкнула зажигалка.
— Ин номине дей ностри Сатанас Люцифери экселси! – провозгласил Гриша, стоя лицом на запад и активно размахивая ножом. – Я приветствую вас, духи Тьмы! Я приветствую вас, духи Смерти! Я прошу вас преумножить мое богатство, увеличить мои жизненные силы, наградить меня счастьем и радостью! – он кивнул Кадавриссе, и она в точности повторила текст.
— В обмен мы даруем тебе жизнь и кровь этого здорового молодого животного, — заключил Гриша.
Он привычным движением достал из коробки тощую белую крысу. Раньше, чем крыса и Кадаврисса успели моргнуть глазом, голова жертвы оказалась отделена от тела.
— Слава Сатане, – заворожено выдохнула жрица.
— Слава Сатане, – повторил жрец.
После того, как очередная серия размахиваний ритуальным кинжалом ознаменовала закрытие Врат, адепты Тьмы закопали тело жертвы на перекрестке двух тропинок возле заброшки. Честно говоря, Кадаврисса не разглядела второй тропинки – но она привыкла доверять не собственным глазам, а словам учителя. Когда похоронный обряд подходил к концу, сумерки переродились во тьму, а сверху заморосил дождь.
— Может, вызовем такси прямо сюда? – Кадаврисса решилась немножко покапризничать.
— Нет, ты что. У меня репутация… Сын главы департамента, и сам работник администрации, просит машину ночью к заброшенному моргу. Ты вообще о чем? Сейчас дойдем до больницы хотя бы, там позвоню…
Несмотря на высокое материальное благополучие семьи, своей машины Гриша не имел. Он объяснял, что автомобиль ему попросту не нужен: на работе он пользуется услугами водителей администрации, а по своим делам куда удобнее ездить на такси – не надо следить за дорогой, руки и голова свободны… На самом деле Гриша просто очень любил выпить. Еще в 18 лет он рассудил, что девайс, которым нельзя пользоваться в слегка нетрезвом виде, был бы для него совершенно бесполезным. Ведь слегка нетрезвый вид лет эдак с 16 стал для него естественным.
Конечно, ходят слухи, будто бы чиновники и особенно их дети с легкостью нарушают ПДД и запросто садятся за руль в пьяном виде. Может быть, в некоторых случаях это и верно. Но Гриша, как и вся его семья, принадлежал к иной породе госслужащих. Они потом и кровью обретают не очень-то высокие должности, и потом до пенсии трясутся – как бы не попасть в новостные сводки, как бы не стать героями разоблачительных материалов. Таким мальчикам, как Гриша, родители едва ли не с детсадовского возраста внушают, что «твои проделки могут повредить папиной карьере». И ужас, который при этом вырисовывается на лицах родителей, настолько искренен, что установка на «тихую незаметную жизнь» каленым железом выжигается в детском подсознании.
Безусловно, у такого образа жизни есть оборотная сторона – постоянное напряжение, тотальный самоконтроль и хронический страх приводят к неврозам, которые выливаются, в частности, в сексуальные девиации. Гриша, как уже было сказано, перешагнул рубеж тридцатилетия, будучи одновременно девственником и садистом. Перед тем, как переспать с Кадавриссой, он спрогнозировал два варианта развития событий. Во-первых, Гриша боялся, что у него ничего не получится, девушка разочаруется, ему самому не понравится реализация фантазий… В итоге они разбегутся с шумной ссорой. Во-вторых, Гриша полагал, что его может буквально прорвать – впредь он будет думать только о сексе, женщина станет для него наркотиком, и вся его жизнь тотально изменится на этом фоне. На самом деле он даже не знал, какой из вариантов кажется ему более желанным. Первый сулил покой, второй – неведомые наслаждения…
Однако на практике ни один из прогнозов не сбылся. Все оказалось куда скучнее и прозаичнее. В первый раз Гриша связал Кадавриссу и хотел было ударить ее по заднице, но вдруг кончил. Во второй раз, через две недели, он успел войти в нее, но тут у него опал. Гриша снова отхлестал партнершу по заднице – эрекция восстановилась. Он уже хотел вернуться на позицию, когда произошла эякуляция. С тех пор они оказывались в постели еще три или четыре раза, и каждый раз все проходило примерно так же.
Кадаврисса не волновалась: по меркам вульфовского ордена секс вообще считался грязным животным занятием, и ему старались уделять поменьше внимания. Конечно, на первых порах девушка опасалась, что столь извращенная практика, как БДСМ, повредит ее внутренней чистоте. Но затем она поняла, что преобразование сексуальной энергии в боль – это даже справедливее, чем простое воздержание. Так она может по сути наказывать свое тело за проявление скотских желаний.
В общем, эти двое нашли друг друга. Гриша предложил Кадавриссе в следующем году пожениться, «чтобы порадовать маму», а затем, возможно, даже попытаться зачать одного-двух детей… «Но все это – лишь маскировка, — жарко дышал он. – Ты сама видишь, что на самом деле плотский мир мало меня интересует». Кадаврисса пришла в восторг. Она не ожидала, что ей удастся настолько идеально совместить материальное и социальное благополучие с верностью Темным идеям.
И лишь порой, в минуты дурного настроения, ее беспокоила одна проблема. Наглядно доказав свою «чистоту», Гриша и не подумал сменить стиль своего поведения в баре «Пир духа». Он по-прежнему активно кокетничал с официантками, и Кадаврисса, хотя и пыталась убедить себя, что она выше этого, все равно чувствовала острое унижение. В чем-то она была права: официантки, не знавшие всех тонкостей высоких отношений, быстро окрестили ее «дура малохольная, при которой жених телок за жопы щиплет».

— Лагофтальм женится, — заявил Олег, когда Рита вошла в комнату. Она только что приняла душ, и была полностью обнажена. Рита с детства не любила носить халаты и заворачиваться в полотенца – ей казалось, что тело гораздо быстрее сохнет на вольном воздухе. Как только девушка начала жить одна – она сразу отказалась от всех возможных вариантов «банной одежды». И переезд Олега, конечно, не заставил ее изменить этой привычке.
— Что? – переспросила она, растерянно поправляя мокрые вьющиеся волосы. – Кто тебе сказал?
Олег показал на монитор, где была открыта страница Лагофтальма ВКонтакте. Страница, некогда мрачная и готичная, ныне была испещрена совместными селфи Лагофтальма и Туретты, ванильными цитатами и убогими сладенькими стишками. Статус «помолвлены» также наличествовал в анамнезе.
— Ни хера себе, — изумилась Рита. – А может, это шутка, игра? Ну знаешь, как иногда ставят метку «брат» или «сестра», просто чтобы подчеркнуть близкую дружбу?
— Да нет, — ухмыльнулся Олег. – Я почитал посты и комментарии… Похоже, и правда назначили свадьбу.
— Интересно… А Бакулюма они куда денут, к Вере?
— Да вроде на форуме говорили, что он вообще давно к ней переехал… А в последнее время его и в сети не видно.
— Может, сдох?
— Вряд ли. Говно не тонет.
— Ну и черт бы с ними. У тебя любимая женщина в голом виде по дому бродит, а ты пялишься на страницы каких-то фриков.
— Вот как?
— Малыш, я же лучше собаки? – подмигнула Рита.

Тем временем симметричная сцена разыгрывалась на Красноярской. Правда, там она не имела шутливого оттенка.
— Ты можешь хоть ненадолго отвернуться от этого чертова компа? – ныла Туретта.
— Сейчас, — бормотал Лагофтальм. – Дай мне дочитать один пост. Это важно, правда. Там насчет Кастанеды, и…
— Это важнее беременной невесты?
Лагофтальм закатил глаза.
— Ну что, что тебе? – спросил он, демонстративно всем корпусом отворачиваясь от монитора.
— Не знаю, — Туретта глупо засмеялась. – Просто… Ну, обрати на меня внимание.
Прошло всего две недели с тех пор, как жизнь Лагофтальма изменилась самым радикальным образом. Не успел он оправиться после ареста Бакулюма, как Туретта сообщила ему, что ждет ребенка.
Поначалу Лагофтальм был в шоке. Как так? Да, в августе он окончательно привык к своей ученице, преодолел брезгливость и канул в бездну разврата. Он был уверен, что прерванного полового акта вполне достаточно – ведь он спорадически занимался йогой под руководством Скиуруса, учился контролировать себя и никак не мог допустить преждевременной утечки спермы.
Однако сомнений не было: Туретта продемонстрировала ему тест с двумя яркими полосками. Лагофтальм повздыхал, а потом решил, что это не такая уж плохая вещь. В конце концов, будучи отцом семейства, он будет выглядеть более представительно. Это важно для главы ордена. Кроме того, беременность, роды и воспитание ребенка – интересный процесс с оккультной точки зрения. Малыша можно будет назвать… Люцифером, например. Он читал в новостях, что одной российской паре удалось провернуть такой фокус в ЗАГСе. Ну или не Люцифером (все же глупо так светиться), а как-нибудь поскромнее… С глубоким тайным смыслом.
После того, как согласие на брак было получено и соответствующий статус в соцсетках проставлен, Туретта вместе с подружками завалила страницу Лагофтальма теми самыми стихами и цитатами, которые привлекли внимание Риты и Олега. Молодой человек не успел опомниться, как его выгуляли по всем московским достопримечательностям, всюду сфотографировали, и трофейные снимки тоже заботливо запостили ВКонтакт.
Позавчера состоялось знакомство с родственниками. Помимо мамы, сестры и племянницы невесты, на застолье присутствовали все продавщицы из Туреттиного магазина, несколько бывших одноклассниц и одна бывшая соседка по палате в психушке. На протяжении всего мероприятия Лагофтальм не менял выражения лица – его глаза были полуприкрыты, а на губах блуждала рассеянная улыбка. Однако где-то глубоко внутри его настроение за несколько часов сменилось с «насмерть перепуган» на «в целом доволен». Возможно, свою роль сыграл алкоголь, а возможно – всеобщее восторженное внимание. Все присутствующие дамы, и даже злая сестра Варя (до сих пор живая, несмотря на недавнее повторное проклятие), искренне разделили радость невесты.
Счастливы были все: Туретта, еще полгода назад покорно готовившаяся кончить жизнь в доме престарелых специализированного типа; ее мать и сестра, получившие возможность зажить просторнее (но в то же время сохранившие право в любой момент позвать Туретту для помощи по хозяйству); подружки, добродушно радующиеся счастью «дурочки»; грузчик Рустам, который тоже практиковал ППА, но, в отличие от Лагофтальма, далеко не всегда успевал выдернуть вовремя…
— Ты меня любишь? – голос невесты выдернул жениха из омута воспоминаний.
— Люблю, — вздохнул Лагофтальм. Он хотел прибавить что-то про сатанизм, про единение в Дьяволе, про тонкую сонастройку внутренних струн… Но, помешкав минуту, устало махнул рукой и прошел на кухню. Достал из холодильника бутылку пива, открыл…
— А мне? – раздалось из-за спины.
— То есть как тебе? Ты же… Это… Нет, ну я понимаю, на помолвке. Но сейчас… Ты это кончай.
— Ой, да ну тебя, — капризно протянула Туретта, самостоятельно доставая себе бутылку. – Беременным поначалу очень много разного хочется. И нельзя им отказывать. Это ребеночек требует. К тому же это ведь не водка, пиво… Там это, дрожжи… Витамины… Некоторые женщины ананасов хотят, некоторые огурцов со сгущенкой. А я вот по пивку.
— Ну как знаешь, — Лагофтальм раздраженно пожал плечами и призывным жестом поднял бутылку. – За сына?
— Или за дочь, — улыбнулась Туретта, звонко чокаясь.

С тех пор, как Настя переехала на съемную квартиру в Кузьминки, она еще ни разу не навещала мать. Однако к середине сентября на улице стало ощутимо холодать… Делать нечего: нужно было ехать на Алексеевскую за демисезонной одеждой.

Решение, так долго откладываемое, было принято спонтанно. Просто именно в этот день Настя очень сильно замерзла. И, как назло, момент оказался максимально неудачным. Конечно же, Настя знала, что отец прочно поселился в квартире уже через несколько дней после ее переезда. Но иногда он все же ездил ночевать к своим дебильным дружкам – так почему бы ей не попасть именно на такой день? Но нет: мало того, что отец оказался дома. Одновременно дома не было матери. Это было совсем странно: Вера крайне редко ездила куда-то, кроме работы, а рабочий день у нее в клинике был стандартным, с девяти до шести. Редкая удача для медика.

Тем не менее, войдя в квартиру в восемь часов вечера, Настя не обнаружила там ни Веры, ни даже мопса Джека. Отец, пьяный в ноль, путано объяснил, что кто-то из коллег пригласил Веру на дачу с ночевкой.

— Я хотел поехать с ней, но, видишь ли, твоя мамаша меня стесняется, — пробулькал Сергей. – Там чей-то день рождения, вся эта их вшивая клиника… А? Каково? Шавки вшивой своей не стесняется, заехала, забрала… Я ей столько дал… Я ее всему учил, всему. А ты? Ты тоже меня стесняешься? А?

Настя брезгливо проскользнула по стене коридора в свою комнату. Она распахнула шкаф и начала швырять вещи на кровать. Один свитер, другой… Куртка… Шарф… Так, а это что там внизу, сапоги? Пока, пожалуй, рано, но не ехать же сюда еще раз… Девушка нагнулась и потянула на себя пакет. В этот момент на нее сзади навалилась огромная туша.

— Я ее всему учил, всему, — жарко шептал Баклюм. – И Маринку тоже научил бы… Но она не дала. Теперь я тебя научу! Сам Дьявол дал тебе ее лицо… И ее тело… Не смей противиться замыслу Дьявола! Слышишь, сучка?

К счастью, Бакулюм был слишком пьян и неповоротлив. Скоро Насте удалось вывернуться из-под него. Девушка долго молотила жирное тело, распластавшееся на полу, тем самым пакетом с сапогами. Затем она выскочила из комнаты… Из квартиры… Захлопнула дверь. Сергей ее не преследовал.

Стоя на лестнице, девушка оценила свое положение. Майка порвана, обуви нет… Зато в карманах джинсов лежат ключи и мобильник. Настя быстрым движением всунула ключ в верхнюю замочную скважину, повернула его и оставила в замке, чтобы дверь нельзя было открыть изнутри. Предосторожность была не лишней: через полминуты за дверью послышалась возня и мат. Настя достала мобильник и набрала сначала 112, а потом – номер матери…

Вера с Джеком под мышкой, заплаканная и растрепанная, приехала домой через три часа – дача коллеги была довольно далеко от Москвы, после звонка дочери ей пришлось вызывать такси из райцентра. Сергея к тому моменту уже увезли. Поначалу увезли и Настю – но через два часа она вернулась на место преступления. Во-первых, ехать в Кузьминки уже не было сил, а во-вторых – она все же успела поднять по тревоге мать, и теперь надо было с ней увидеться.

Впрочем, в ходе разговора Настя пожалела о своем решении. Вера впала в прострацию. Она не разделяла злости дочери – но в то же время не пыталась в чем-то обвинять ее саму. Казалось, ей просто хотелось каким-то чудом исчезнуть из этого страшного неуютного мира. В ответ на каждую фразу Насти мать покорно кивала, вздыхала и шептала, что «милиция во всем разберется». Настя в запале хотела было предъявить какие-то обвинения ей, но вовремя сообразила, что это означало бы бить лежачего.

К утру на Алексеевскую приехала тетя Марина. Она тоже пыталась поговорить с Верой, но тоже быстро пришла к выводу о бесполезности подобных бесед. Марина переключила внимание на племянницу, однако вскоре убедилась, что той тоже не требуется утешений. Настя давно разочаровалась в отце, поэтому случившееся не было для нее шоком. Наоборот, девушка была рада тому, что у нее появился шанс отправить Сергея в места не столь отдаленные. Тетя и племянница перешли на обсуждение юридических тонкостей ситуации…

В какой-то момент они обнаружили, что в квартире стало пустовато. Странное чувство – будто бы до этого они по неприметным признакам ощущали, что в соседней комнате присутствует кто-то еще. А теперь этого «кого-то еще» не стало.

Первой в соседнюю комнату ринулась Настя. Действительно, помещение пустовало… И третья комната тоже… Девушка заглянула на кухню, в ванную, в туалет… Словно в полусне, она прошла к открытому балкону. Часть ее существа уже настолько хорошо осознавала случившееся, будто бы с момента трагедии прошел год. В то же время другая часть кричала, что это глупости, и через пять минут она сама будет смеяться над своими страхами…

На этом лихом вираже времени и судьбы Настя вывалилась на балкон и посмотрела вниз. Там на палой листве четко вырисовывался контур изломанного тела.

— Почему она не кричала? – отрешенно и как-то очень спокойно спросила девушка тетку, выглянувшую вслед за ней. Геена молча шагнула вперед и тоже посмотрела вниз.

— Не знаю, — тихо ответила она.

Когда Настя и Марина, на ходу звоня в «скорую помощь», спустились вниз, они обнаружили, что у тела Веры трется крошечный черный котенок. Руководствуясь каким-то неосознанным порывом, Настя схватила его на руки и прижала к себе. Только после этого она решилась взглянуть на лицо матери… Застывшие мышцы и широко открытые пустые глаза однозначно свидетельствовали, что «скорая» может уже не торопиться.

Начальница отдела Кристина нервно барабанила по столу неестественно длинными ногтями. Высшее руководство подкинуло ей проблем, приказав без проволочек принять на работу эту странную Ирину, дочку какой-то шишки.
Нет, поначалу, в июне, все выглядело неплохо. Ира всегда вовремя приезжала в офис, с детской серьезностью и нездоровым ажиотажем выполняла все задания. Постепенно Кристина даже начала поручать ей не пустые задачки для заполнения времени, а по-настоящему важные дела – правда, скорее уровень их редко превышал секретарский.
Но постепенно она стала обращать внимание, что сотрудница ведет себя странно. Девушка худела, мрачнела, глаза ее странно бегали по сторонам. Кристина пыталась намекнуть, что работе необязательно уделять так много времени и сил – но кажется, Ира восприняла это как похвалу и поощрение к еще более усердному труду.
В августе в беседе с менеджером Женей Кристина предположила, что Ира злоупотребляет кофе и энергетиками. Женя долго с сомнением смотрела на начальницу, словно решая – будет ли ее откровение считаться доносом с учетом того, что Кристину она с большей уверенностью может назвать своей подругой, нежели Иру. Наконец девушка решилась и сообщила, что Ира регулярно нюхает какой-то порошок.
Кристина никогда не слышала про амфетамины. Она с трудом припомнила пару фильмов про первую половину XX века и сделала вывод, что имеет дело с кокаинисткой. Начальница испугалась, однако трезво рассудила, что не может выгнать протеже высшего руководства на основании одних только сплетен. Оставалось дожидаться, когда сотрудница допустит по-настоящему серьезную оплошность. И молиться, чтобы эта оплошность не сильно ударила по отделу.
До осени все шло мирно, Кристина уже привыкла к ненормальному виду Иры и начала забывать о проблеме. Но в пятницу, четвертого сентября, неудобная сотрудница отпраздновала свой день рождения. Она принесла в офис большую сумку с тортами и фруктами, они выпили в обед немного вина… Ира похвасталась, что родители подарили ей машину – новенькую красную BMW X1. Буквально за пару дней до этого она умудрилась сдать на права. «В понедельник приеду, как белый человек», – заявила именинница.
Но настал понедельник – и Ирина вообще не приехала. В два часа дня она позвонила Кристине на мобильный и заявила, что болеет. Голос ее был таким сонным, словно все выходные она разгружала вагоны и ни разу не то что не прилегла, но даже не присела. Кристина одобрила отгул и пожелала сотруднице скорейшего выздоровления.
На самом деле Алопеция беспробудно спала с субботы – то есть с первого дня, когда перестала принимать фен. Она проспала и понедельник, и вторник, а в среду явилась на работу – но не на машине. Сесть за руль она все-таки не решилась.
Среда, четверг и пятница прошли для Алопеции, как в тумане. А сегодня, в понедельник, она наконец приехала в офис на машине. Все утро Кристина думала, что все наконец наладилось. Но в обед Ирина внезапно вцепилась в волосы Жене, которая задала ей невинный вежливый вопрос о ее болезни. Двое сотрудников-парней с трудом оттащили ее от жертвы, однако она никак не хотела успокаиваться. Наконец девушку, выкрикивающую всевозможные обвинения, заперли в кладовке с ведрами и швабрами.
Поразмыслив немного, Кристина решила, что час пробил. Выбивая на столе марш своими длинными перламутровыми ногтями, она позвонила заместителю генерального директора.
— Виталий Семенович… Я по поводу Ирины, которую вы порекомендовали на должность. Да, дочка. Тут одна проблема… В общем, я бы попросила вас зайти к нам в кадры. Да, это очень важно. Да, в некотором роде ЧП. Нет-нет, не надо присылать Лену. Вы должны сами видеть, честное слово.
Кристина вздохнула и положила трубку. Теперь она чувствовала облегчение… Ситуация была беспроигрышной.
Заместитель гендиректора, подтянутый мужчина лет пятидесяти, минут десять с живым интересом вслушивался в несущиеся из-за дверей крики и проклятия. Из слов Алопеции выходило, что жалкую и никчемную контору скоро покарают одновременно ее отец и лично Сатана.
— Ну что, будем звонить отцу, — наконец вздохнул Виталий Семенович.
— А может быть, в скорую помощь? – робко поинтересовалась Кристина. – Я имею в виду… Это же явно припадок.
— Нет, — отрезал заместитель. – Пусть с этим разбирается семья. Захотят – вызовут.
— А мы можем как-то решить вопрос с увольнением? То есть я понимаю, это болезнь, но… Вынуждена сообщить, что мне уже поступали сигналы о наркотиках. Я не стала поднимать панику, потому что не хотела доверять сплетням. Хотела понаблюдать. Но теперь вы видите… Я хочу сказать, что это не та ситуация, когда человек не виноват.
— Да, Кристина Федоровна, все в порядке. Вы все сделали правильно. Спасибо вам, и… Извините. Вопрос мы решим.
Отец приехал за Алопецией очень быстро. Однако к тому моменту она уже успела успокоиться. Когда ее выпустили из кладовой, она лишь периодически длинно всхлипывала и пыталась путано извиняться, размазывая по красной раздраженной коже лица какую-то слизь.
Не сказав дочери ни слова, отец отвез ее в ту самую клинику, где она уже лежала с депрессией. Когда все формальности с оформлением были кончены, Алопеция свернулась в клубочек на постели. Через полчаса к ней подошла сестра, сделала укол и предложила выпить несколько таблеток. Еще через пятнадцать минут девушка провалилась в тяжелый сон, полный сюрреалистических кошмаров, которым позавидовал бы сам Лавкрафт. Но ни один из этих кошмаров не пугал ее так сильно, как перспектива сидеть в скучном офисе со скучными людьми без дружеской назальной поддержки фена…
Скучные люди тем временем увлеченно обсуждали произошедшее. Главной героиней дня стала Женя, которая ярко живописала свою давнюю поездку на Красноярскую. Да и помимо этого девушке было о чем порассказать… После того случая Алопеция стала считать ее лучшей подругой: она не только не стеснялась нюхать при ней фен, но и делилась громкими историями о проклятиях, ритуалах и групповухах. Воображение Жени щедро дополняло эти истории недостающими деталями.
В конце концов в отделе кадров образовались два лагеря: некоторые люди утверждали, что Ирину сгубило богатство родителей, а другие полагали, что заражение сумасшествием происходит на психфаках. В конце концов все помирились, решив, что свою лепту в помутнение разума девушки внесли оба фактора.
— И наркотики, конечно, — вздохнула Женя ближе к вечеру. – Вы заметили? У нее уже даже глаз от них дергался
— А, это от наркотиков? – обрадовалась пухленькая менеджер Люба. – Я с самого начала заметила…
— Да… Вообще она страшная такая.
— Страшная-то страшная, — фыркнула тощая и хмурая менеджер Валя. – Но тачку ей предки оформили, и сейчас, наверное, на курорт отдыхать отправят. А мы будем дальше тут компами барыжить без премий и отпусков.
— Да я лучше найду себе богатого мужа, он и отправит меня на курорт, — отрезала Люба. – А она кого найдет, такая страхолюдина?
— Девочки! – взволнованно воскликнула Женя. – У меня тоже родители не бедняки, но я же не такая. От человека все зависит…
— И правда, — вздохнула пристыженная Валя. – Прости меня, Жень. Тем более ты же говоришь, она вообще сектантка какая-то.
— А от нервного тика надо было ей посоветовать алоэ с медом, — заявила Валя после нескольких минут молчания. – Брату моего отца очень хорошо помогло.
— А я яичную маску делаю раз в неделю, – подхватила Люба. – У меня, конечно, не настолько явные проблемы, но для профилактики… Меня бабушка научила.
Больше в отделе кадров об Алопеции не вспоминали. Разговор о народной медицине плавно перетек в обсуждение цен в салонах красоты, затем речь зашла о ценах вообще, и в конце концов все свелось к рассуждениям об экономическом кризисе. Такой уж это был год – 90 процентов разговоров на территории России заканчивались обсуждением этой темы.

В день выписки Риту на машине забрали домой мама и отчим. Олег приехать не смог: во-первых, это был рабочий день, во-вторых – Рита предложила подвезти до Москвы Рабидуса, которого выписывали одновременно с ней. Жаться в машине впятером было бы глупо… Особенно если учесть, что они с Олегом уже договорились, что на следующих выходных он переедет к ней жить.

Кадавриссу отпустили на пять дней раньше – спустя сутки после знаменательного визита Делирия и Гриши. Новый возлюбленный забрал девушку из больницы и привез ее в недавно купленную квартиру, где пока не было никакой мебели, кроме старого письменного стола, игравшего роль алтаря, и узкой армейской кровати. Кадаврисса пришла в восхищение, вообразив, будто бы ее новый друг – черный аскет. Гриша не стал ее разочаровывать и скромно умолчал о том, что чаще он ночует в квартире родителей, которая ломится от мебели, ковров и подушек. В целом девушка быстро согласилась поверить, что вульфовская компания – детские игрушки по сравнению с древним орденом, в котором когда-то состоял Гриша. Чиновник не зря годами оттачивал мастерство внушения на официантках: речи его лились одновременно легко и витиевато.

Когда Рита с родителями и Рабидусом (уже избавившимся от костылей, но все еще прихрамывающим) вышла из больницы, на площади около здания проходило нечто вроде митинга. К какому именно событию или празднику он был приурочен – понять не удалось. На растрескавшемся асфальте была установлена зеленая металлическая сцена, на сцене стояли динамики, из которых звучала старая советская песня:

Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.
Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы.
Чтоб земля суровая
Кровью истекла,
Чтобы юность новая
Из костей взошла.

Рита вздохнула. Что-то в этой незамысловатой мелодии тронуло ее сердце…
— Может быть, поживешь пока у нас? – обеспокоенно спросила мама.
— Да нет, мам, я уже в порядке, — рассеянно ответила девушка, усаживаясь в машину.
— Ну смотри, — ответила родительница и вдруг хитро улыбнулась. – А Олег твой… Я ведь еще тогда видела его на фотографии. Зачем ты сказала, что у тебя с ним ничего нет? Такой хороший мальчик…
— Ну тогда еще не было, — ответила Рита, пожав плечами. Ей было неприятно, что эту тему подняли при Рабидусе.

И вообще… Почему-то ей было немного жаль уезжать из этого города, где она, можно сказать, родилась во второй раз. Авария рассекла жизнь надвое, и Рите казалось, что сейчас она едет не в родную привычную Москву, а в какой-то совершенно незнакомый город, где ее ждет совершенно новая судьба. Как она пойдет на работу, как будет засыпать и просыпаться, гулять, жить? Как они уживутся вдвоем с Олегом?

Еще двенадцать часов назад девушка вдохновенно мечтала об этой новой жизни. Она не могла уснуть и считала минуты до приезда родителей. Прямо как тогда – перед ритуалом. Теперь же, когда желание сбылось, ей стало страшно. Наверное, так пугается младенец, когда у его матери начинаются роды.

За окном мелькали березы, согнутые снегом и так и не разогнувшиеся к середине лета. В кармане завибрировал телефон… Это Олег прислал смешную картинку. Неизвестный художник-шутник изобразил группу детей, собравшихся в круг около пяти пронумерованных точек. «Соедини точки по порядку и угадай, кого вызывают ребята», — гласила надпись. Невооруженным взглядом было видно, что линия, выстроенная в соответствии с нумерацией, образует перевернутую пентаграмму. Рита улыбнулась, мрачные мысли куда-то улетучились. Она ответила Олегу стишком, которому ее научил Делирий:

А у нас тайком от мамы
Инвокация Наамы.
Дети все кричат в огне –
Слава, слава Сатане!

Затем она прикрыла глаза и откинулась на сиденье.

Рабидус вел светскую беседу с отчимом. Они говорили о машинах и авариях. Рите была немного неприятна эта тема. Ей хотелось просто забыть о произошедшем… Рабидус же оказался человеком, который способен пережить стресс лишь путем всестороннего обсуждения ситуации.

Впрочем, радовал уже тот факт, что Рабидус не стал при ее родителях вещать о коварстве светлых сил и оккультной природе аварии. «Интересно, а Мальдест стал бы?» — подумала Рита. Да нет, вряд ли… Хотя… Она не успела хорошенько узнать этого человека. И теперь уже не узнает. «Может, это и к лучшему», — проговорил злой и рациональный внутренний голос.

«Интересно, а где он теперь? – задумалась она. – Мало ли… Вдруг он в каком-то смысле сейчас с нами? Летит вслед за машиной эдаким привидением…». И этого ей тоже не дано знать наверняка.

— Надо будет сходить на могилу… Ну, к Мальдесту, — сказала она вслух.
— Надо, — вздохнул Рабидус.
— Смешные вы, — вздохнула мама. – Даже в таких серьезных ситуациях зовете друг друга этими глупыми интернетовскими именами. А сходить, конечно, надо… И свечку за упокой поставить…
— Мы атеисты, — усмехнулась Рита.
— Ну и что? Я сама советская атеистка. Но есть же традиции.
— Нет, мам, уверяю, ему бы это не понравилось.
— Ну, как знаете.
— Мы другое сделаем, — хитро улыбнулся Рабидус. – Так, что ему понравится.
— Смешные вы, — повторила мама.

В третий раз приехав к Рите в больницу, Олег приятно поразился произошедшей в девушке перемене. Она уже с легкостью ходила, и человек, не имеющий медицинского образования, вообще не смог бы угадать, почему она до сих пор не выписана. Впрочем, выписка тоже была не за горами…
Они успели проговорить около сорока минут, когда в рекреации внезапно появились Делирий и Гриша. Делирий наскоро всех познакомил, после чего они начали неспешную светскую беседу. Однако Гриша довольно скоро поинтересовался – почему он видит только одну пострадавшую в аварии сатанистку, если ему рассказывали про троих? Рита на мгновение задумалась… В больнице они практически перестали общаться с Рабидусом и Кадавриссой. Визиты Олега и Делирия однозначно давали понять, что она не желает и дальше подчиняться правилам ордена.
Однако Гриша так настаивал, что Рита согласилась разыскать своих товарищей по несчастью. К ее удивлению, они легко согласились прийти в рекреацию. Рабидус, прыгавший по больнице на костылях, был весел и общителен. У него не было родственников в Москве и Подмосковье, а вульфовские не уделяли друг другу внимания в низменных бытовых вопросах – поэтому его никто не навещал. Кадавриссу родители навещали постоянно, но ее это не радовало… Девушка немного успокоилась и приняла смерть Мальдеста, поэтому вопрос с перенаправлением в психушку уже не стоял, однако как жить дальше – она по-прежнему не понимала.
В рекреации Кадаврисса сидела тихо, потупившись и думая о чем-то своем. Рита отметила, что в ней уже не видно той неприятной гордыни, которая так поразила ее во время роковой поездки.
Гриша неожиданно начал уделять Кадавриссе больше внимания, чем кому-либо еще. Наконец компания распалась: эти двое разговаривали между собой, а все остальные отошли от них в сторону. Ближе к концу посещения Рита обнаружила, что Кадаврисса начала слушать разглагольствования Гриши, с интересом на него поглядывать и даже иногда что-то отвечать.
Рита втайне завидовала этой парочке. Вот бы Делирий с Рабидусом оставили в покое и их с Олегом тоже! Ей так хотелось поболтать с ним наедине… Конечно, они непрерывно переписываются. Но сейчас, во время личной встречи, они могли бы обняться, поцеловаться… Рита вздохнула. Ничего, скоро она выпишется, и тогда…
Сейчас в девушке уже не оставалось и тени сомнения в том, что она хочет быть с Олегом. Ей было смешно вспоминать, что она всерьез собиралась променять его на вульфовский орден. Смешно… И страшно.
«А что, если бы я погибла в аварии? И мы никогда не были бы вместе», — думала она.
Олег тоже размышлял об этом… Более того – он казнил себя за то, что не проявил должного упорства и позволил Рите отдалиться от себя, поехать куда-то с этими людьми… Ведь он мог бы ее потерять!
Авария сработала как прививка. Хорошенько осмыслив перспективы несчастья, Рита и Олег твердо решили, что постараются провести вместе столько времени, сколько смогут, и не станут больше так глупо рисковать.
Пока в головах влюбленных происходили все эти пертурбации, Делирий лениво спорил с Рабидусом о природе Сатаны. Гопник и менеджер поглядывали друг на друга с легким презрением – что неудивительно, если учесть, что слова «менеджер» и «гопник» были главными ругательствами в лексиконе обоих. Однако оба они не выходили за рамки приличий. И это дало свои результаты: диалог получился вполне мирным. В конце концов собеседники даже приблизились к тому, чтобы признать право друг друга на существование – однако перешагнуть через эту черту ни один из них так и не смог.
Когда время посещения окончилось, трое сатанистов вышли из больницы. Олег пожал клинским приятелям руки и отправился к улице Карла Маркса, ведущей к вокзалу. Гриша же сказал Делирию, что поговорил со знакомыми насчет работы на электростанции.
— Сидишь 12 часов, смотришь на приборы. Как Гомер Симпсон. Бухать нельзя, читать можно. Точнее, тоже нельзя, но… можно.
— Ну что, нормальная тихая работа.
— Значит, согласен?
— Ага…
— Тогда подойди в понедельник по адресу… Я сейчас запишу.
К зданию подъехало вызванное Гришей такси.
— А так вообще заходи в «Пир духа»… Я по вечерам всегда там. Хочешь, как-нибудь поритуалим вместе?
— В бар приду, а ритуалить… Не, знаешь, я что-то совсем отшельником стал. Все в одиночку в последнее время. К тому же мне зверушек жалко.
— Ну как знаешь…
Глядя в окно машины на вечерний город, Гриша размышлял – купить завтра Кадавриссе огромный букет роз или какие-нибудь более дорогие и редкие цветы (пусть и в меньшем количестве). Он щурился, словно жирный довольный кот… Что-то подсказывало ему, что эта девушка обязательно согласится и поритуалить, и исполнить все его сексуальные фантазии.

Делирий сидел в клинском кафетерии «Пир духа» и пил пиво из стеклянной кружки с полустертой эмблемой заведения. Рядом с ним стояла переполненная пепельница.
— Катька! – тонким голосом рявкнул начинающий толстеть мужичок в деловом костюме, расположившийся за столиком напротив Делирия.
Спустя полминуты у столика материализовалась пухленькая официантка.
— Пепельницу вытряхни… — произнес мужичок хмуро, но без злости. – Сколько раз Ашот говорил тебе: нет нормального сервиса – нет прибыли, нет прибыли – нет зарплаты.
Официантка исполнила свои обязанности, после чего снова приблизилась к столику. В ее взгляде сквозила робость.
— Ты занят сейчас?
— А что?
— Я просто хотела напомнить… Ты мне обещал… Ну, погадать.
— Обещал – погадаю. Но не сейчас, ты не видишь – я с человеком разговариваю?
Официантка скрылась, окинув Делирия любопытствующим взглядом.
— Вот так и живу, — продолжил мужичок прерванный рассказ. – В целом, как ты понимаешь, не жалуюсь. Должность в администрации, партбилет, квартиру отдельную купил… Сейчас с родителями дом строим.
— А практика?
— И практика, конечно.
— Что, до сих пор кошек режешь? – ухмыльнулся Делирий.
— Нет, — его собеседник кинул быстрый взгляд по сторонам и понизил голос. – Нет, кошек нет. Но иногда, если надо, ну, ты понимаешь, жертву… Я крыс в зоомаге покупаю, или кроликов. Кроликов реже: они дороже. Но если духи просят – приходится тратиться и на них.
— Ясно… И как, работает магия?
— Ну так, — голос собеседника вернулся к первоначальной громкости. – Я же говорю: все есть, на жизнь не жалуюсь.
Когда-то давно Делирий и Гриша вместе познавали азы сатанизма. В ту пору Гриша был робким сыном чиновника местной администрации и страдал от тотальной нехватки острых ощущений. Нет, ему не хотелось рисковать жизнью или лишиться девственности, как большинству подростков… Ситуация была более запущенной: родители Гриши представляли собой членистоногих, прочно угнездившихся в своих раковинах. Их сын рос в обстановке тотальной информационной депривации. В доме не было книг (несмотря на то, что быт семейства складывался еще в советские времена, когда держать книги на полках было модно). В девяностые годы родители не стремились как можно скорее подключить спутниковое телевидение, а уж о компьютерах и вовсе не задумывались ровно до тех пор, пока без них невозможно стало обходиться даже на госслужбе. Поездка за границу или на море представлялась им столь же нереальной, как полет на другую планету, а поездка в Москву для них была тем же, что для других семей – поездка за границу. За всю жизнь Гриша побывал в столице всего раз пять, причем раза три – уже после совершеннолетия. Интересы семьи, как жирные слепые черви, неспешно вились вокруг еды, сна, пушистых пледов и фарфоровых статуэток.
Знакомство с раздолбаем Делирием стало для Гриши отдушиной. Он с восторгом внимал приятелю, который рисовал на стенах пентаграммы и кидался камнями в проезжающие электрички. Естественно, семья Гриши его восторг не разделяла. Но он был капризным, самовлюбленным мальчиком, и с детства приучил родителей понимать, что если ему хочется мороженого – то они не уйдут из магазина без мороженого. Поэтому ему не составило труда отстоять свою дружбу. В конце концов родители решили, что сын может делал что угодно – лишь бы это не причиняло беспокойства лично им.
Когда Делирий создал свой подростковый орден, Гриша стал его ближайшим соратником. Они взяли себе имена демонов и радостно муштровали мальчишек помладше. А скоро Гриша даже переплюнул своего наставника, заявив, что сатанисты обязательно должны резать кошек… Делирий и большинство друзей отказались сразу. Пара мальчиков согласилась поучаствовать в одном жертвоприношении, но на второй раз их уже не хватило. А вот Гриша стал находить в этом действе какое-то странное мрачное удовольствие… Он убивал животных в одиночестве, наслаждаясь процессом отнятия жизни.
Позднее, начав интересоваться женщинами, Гриша без удивления обнаружил в себе садистские наклонности. Это было некстати: в Клину трудно было найти женщин, готовых реализовать столь смелые фантазии. Будь Гриша чуть более активным человеком, он попытался бы разыскать единомышленниц в Москве или вообще стал бы маньяком-убийцей. Но гены взяли свое: и тот, и другой вариант показались юноше слишком хлопотными.
Тем временем орден распался. У всех повзрослевших друзей оказались свои взгляды на жизнь, начались конфликты. Делирий сел на наркоту, а Гриша поддался на уговоры родителей и пошел служить в администрацию. Жизнь потекла тихо и размеренно… Только вот с сексуальными девиациями Гриша так и не справился – его нереализованные фантазии с каждым годом становились все более заковыристыми и имели все меньше шансов на исполнение. А в обычной обстановке у него просто не стоял.
В конце концов он решил, что женится ближе к сорока годам на какой-нибудь глупой телочке и постарается наплодить с ней детей на радость своим родителям. Пока же он сообщил маме, что «хочет нагуляться» и потребовал перестать знакомить его с дочерями ее подруг.
Все общение Гриши с женщинами сводилось к трепу с официантками в баре «Пир духа», где он был завсегдатаем и имел привилегированный статус «друга Ашота» (хозяина заведения). Выпив, он рассказывал официанткам, что является страшным черным колдуном. Их с Делирием подростковый орден в этой мифологии разросся до масштабов всемирной тайной организации, причем Гриша утверждал, будто бы члены этой организации после расставания только и делают, что насылают на него страшные порчи. И только величайшая магическая сила помогает ему противостоять давлению… Официантки слушали, широко открыв глаза, и время от времени просили то погадать, то приворожить парня. Лишь одна официантка Света, которая уже разменяла сороковник, поглядывала на Гришу с нескрываемым презрением и называла его «просто психом».
Делирий на самом деле не планировал говорить о сатанизме, когда решил пообщаться с бывшим приятелем. Он просто штудировал старую бумажную записную книжку в поисках людей, которые хоть как-то могли помочь ему с работой. Но неожиданно оказалось, что Гриша не просто не против поболтать, но даже до сих пор, что называется, «в теме».
В тот вечер они очень сильно напились… Делирий рассказал историю своего «похода на Москву», и Гриша рад был получить аргумент в пользу настороженного отношения к столице. Потом он поведал про вульфовский орден и про аварию… Известие о том, что трое выживших сатанистов находятся здесь, в клинской больнице, внезапно очень вдохновило Гришу. Он решил, что это знак свыше, и порывался навестить ребят немедленно – но Делирий смог уговорить его подождать до завтра. Вообще на Гришу словно повеяло воздухом юности… Второе явление Делирия в его жизни произвело едва ли не больший эффект, чем первое.