К сожалению, Рите не с кем было вести подобные разговоры. Пережив легкий бунт иммунной системы, она окончательно уверовала в высокие достоинства вульфовского ордена. Немало тому способствовала закрытость и таинственность организации… Можно с высокой вероятностью утверждать, что девушка во второй раз не попалась бы в лапы такого человека, как Бакулюм. Если бы она сразу увидела еще одну обшарпанную квартиру, если бы ей довелось выпить с кем-то из новых знакомых, если бы она послушала их пьяные откровения о семейной и трудовой жизни… Однако ничего подобного не происходило: новые друзья тщательно изолировали сатанизм от своего повседневного бытия. Каждый адепт немного стыдился своего социального облика – и, честно говоря, большинство из них имели для этого вполне весомые причины. Однако в ордене было принято считать, что достойный облик целостной личности в принципе является чем-то недостижимым. Личность адепта делилась на «сатанинское» и «человеческое», причем достоинство первой половины измерялось степенью презрения ко второй.

Большинство последователей Вульфа, как уже говорилось выше, не были маргиналами. Нет, они просто шли по жизни наиболее легким путем – таким же, какой выбирала основная масса их одноклассников, однокурсников и товарищей по дворовым играм. Адепты из богатых семей покорно занимали непыльные должности в фирмах родителей. Адепты из бедных так же покорно торговали телефонами или обслуживали посетителей в ресторанах. Середнячки строили невнятные и неприметные карьеры, иногда добиваясь даже определенных успехов на узкопрофессиональном поприще. Однако даже если успех был очевиден – говорить о нем с соратниками не следовало. Нарушителя этого правила легко могли обвинить в слишком большой зацикленности на «презренном человеческом мире».

Странно, что при таком отношении адепты все же не находили в себе сил отречься от человеческого мира по-настоящему, уйти в ту самую маргинальщину. Вероятно, именно из-за этой подсознательной приверженности тезису «все как у людей» (пусть внешне яростно отвергаемому) они так ненавидели Бакулюма, не побоявшегося пойти в отрицании человеческого мира до логического конца. Фигура Бакулюма перманентно напоминала этим несчастным романтикам, где они оказались бы, если бы во всей полноте следовали своим принципам. Они ненавидели его, подсознательно чуя, что отличаются от него отнюдь не тонкостями мировоззрения, а лишь образом человеческой жизни. То есть отличаются не в главном, а в мелочах (если опираться на их же собственную систему ценностей).

Увы, но в этом мире не было места личности. Группы адептов перманентно грызлись между собой, и грызня внутри групп также являлась скорее правилом, нежели исключением. Если адепты и проявляли по отношению друг к другу теплые чувства – это напоминало скорее хищные улыбки обитательниц женской зоны, нежели искреннюю симпатию. Человеку, к которому проявили такого рода внимание, следовало немедленно насторожиться – от него явно чего-то хотели. Ну а общение с представителями иных орденов и ковенов и вовсе приравнивалось к преступлению. Такого рода связи (пусть даже оставшиеся в прошлом) либо тщательно скрывали, либо униженно оправдывали. Соответственно, от личности конкретного адепта здесь не зависело ничего. Соратников волновала исключительно информация о том, к какой группе он принадлежит, какое место в ней занимает, не замечен ли в связях с чужаками.

По-хорошему – Рите ничего не светило в ордене с ее бакулюмовским прошлым. Страшно подумать: она не просто состояла в его ковене, но даже имела с ним близкие отношения. Та самая близость, которая возвышала ее в квартире Лагофтальма, оказалась роковой в новых условиях.

Однако девушку спасла относительная автономность адептов. Хотя орден пытался выступать в качестве единой структуры, на поверку он давным-давно представлял собой скопление разрозненных групп, редко взаимодействующих друг с другом. Когда Рабидус Таун, Мальдест Анимум и их подруга Кадаврисса Макулис завели переписку с Ритой по поводу опубликованных порно-фотографий, они еще помыслить не могли, что примут ее в свои ряды. Им хотелось просто посмеяться над грязным бельем конкурентов. Однако Рита не стала с ними ругаться, проявила интерес к их деятельности, и они не смогли устоять перед искушением взять ее под свое крыло (до этого в их группе не было учеников, и им приходилось удовлетворять свое самолюбие ленивыми переругиваниями друг с другом). Ко всему прочему, Рабидус переживал из-за того, что Кадаврисса и Мальдест составляли пару, а ему приходилось довольствоваться редким просмотром порнухи. Связи с девушками, не являвшимися членами ордена, были запрещены. И даже связь с неофиткой (коей пока являлась Рита) была бы резко осуждена соратниками… Но Рабидус рассуждал, что рано или поздно Рита перестанет быть неофиткой.
Безусловно, слухи о ее ученичестве начали потихоньку распространяться, и группа Мальдеста уже выслушала пару неприятных намеков… Но до настоящих разборок дело еще не дошло. Новоявленные учителя наивно надеялись, что когда орден созреет для разборок – Рита уже очень сильно изменится, и о ней нельзя будет судить исключительно по ее прошлому.

Чтобы получить хотя бы какие-то гарантии такого развития событий, учителя активно препятствовали общению Риты со всеми, с кем она познакомилась в «бакулюмовскую» эпоху. К сожалению, в их число попал и Олег. Девушка пыталась схитрить, убедить вульфовских в том, что он разделяет их идеалы и сам не прочь вступить в орден. Однако въедливые учителя требовали доказательств – пересылку переписки, присутствия на встречах. Рита пробовала схитрить, пересылая крошечные куски переписки, из которых можно было сделать вывод о лояльности Олега. Но вышло только хуже: от нее потребовали подробностей, ей задали уточняющие вопросы… И в итоге нелояльность Олега была раскрыта во всей полноте.

Через две недели Олег вернулся из отпуска, один или два раза переночевал у Риты… Однако он слишком ясно видел, что девушка не рада ему. Такого он не ожидал – он предполагал, что она слишком сильно увлечется идеями Вульфа, но не понимал, как это скажется на личных отношениях. Соответственно, он с извечным мужским простодушием решил, что Рита просто стала плохо относиться к нему лично. Олег подумал, что она полюбила кого-то из вульфовских, и перестал донимать ее звонками и сообщениями. Рита, в свою очередь, сочла, что она перестала его интересовать.

Дочь Бакулюма Настя хмуро пила чай на просторной кухне своей тетки. Та сидела напротив, не приставая и не расспрашивая, лишь изредка отхлебывая из бокала немного красного вина. Черное платье простого покроя, пара изящных браслетов, прямая, но свободная осанка. Настя любила тетку… Когда-то давно она ездила к ней, чтобы общаться с ее дочками – двумя милыми близняшками чуть помладше Насти. Но сейчас дочки учились в Норвегии, а Настя продолжала посещать квартиру, расположенную в мрачном, напоминающем пещеру сталинском доме. Тетка общалась с нею практически наравне, и это было приятно.

Мать тоже давно была с Настей на равных, но оттенок отношения был другим… Вера как будто радовалась, что избавилась от обязанности защищать и воспитывать дочь. А вот ее двоюродная сестра, тетя Марина, не просто позволяла Насте чувствовать себя взрослой, но и проявляла к ней искренний интерес.

К тому же тетя Марина была необычным человеком – она вместе с мужем (человеком суровым и замкнутым, о личности которого мало что было известно даже родственникам) владела сетью из пяти магических салонов. Она знала несколько языков, защитила диссертацию по истории древних шумеров. Она обладала даже некоторой известностью – иногда ее звали комментировать эзотерические вопросы в газетах и телепередачах. Настя с ревнивым волнением отмечала, что в этих выступлениях тетя выглядит не такой умной и разносторонне развитой, как в личном общении. Однако Марина в ответ на робкие замечания племянницы улыбалась и говорила, что выступления нужны исключительно для рекламы салонов, а потенциальные клиенты не клюнут на заумные рассуждения. Хотя были в числе ее клиентов и несколько сильных мира сего, которым требовались именно умные консультации… «Но это уже другое, работа индивидуальная и не афишируемая», — объясняла ведьма.

— Отец у нас уже почти совсем поселился, — вздохнула Настя, наконец собравшись с духом для обсуждения сложной темы. — Его там девушка бросила или типа того… Он сначала прожил у нас целую неделю, потом уехал, но не меньше двух раз на неделе появляется. Я боюсь, что он останется навсегда.
— А мама считает, что все в порядке?
— Еду ему готовит… Он такой добрый стал, подлизывается.
— Ох, Вера, Вера…
— Неужели ей правда нельзя ничего объяснить?
— Ты же знаешь, я пыталась. Еще давно, в первые пару лет после развода. Но она четко дала понять, что не желает слушать.
— А мне она говорила, что раньше ты сама дружила с отцом… И вообще, если честно, она считает, что это ты сбила его с пути истинного.
— Тем, что вовлекла его в сатанизм? Да нет, не думаю. Во-первых, нельзя сказать, что это я его вовлекла – когда мы начали общаться на эту тему, он уже что-то прочел в ФИДО и интересовался вопросом. А во-вторых… Ну, был бы он сейчас обычным алкоголиком, болтал бы с другими алкашами про футбол, а не с эзотерической кодлой про сатанизм. Такие вещи заложены в человеке изначально… Неважно, как он называет свою философию.
— Да… Ты ведь тоже до сих пор всем этим занимаешься, а живешь совсем по-другому.
— Он просто застрял… Застрял в том возрасте, когда идеология выдвигается на первое место и ты жаждешь жить одной только идеологией. Когда личность обложена аляповатыми мыслями, словно строительными лесами. В двадцать, даже в двадцать пять лет мы были похожи — главными людьми в жизни считались «соратники по пути», главной (и единственной) возможной деятельностью — болтовня о том, как этот путь суров и опасен…
Марина смерила племянницу оценивающим взглядом. Кажется, девочке было интересно… Значит, можно углубиться в воспоминания. Она подлила в бокал вина…
— Знаешь, тогда в московской тусовке сатанистов были по сути лишь два направления, заслуживающие внимания, — одно возглавляла я, меня знали под именем Геена, а другое — человек по имени Вульф. Так вот, мы тогда сильно враждовали, спорили… Я уверяла Вульфа, что его подход непременно приведет к созданию секты. А он отвечал, что это моя дорога ведет к сектантству. И что в итоге? Жизнь расставила все по местам. Я живу своей жизнью, забочусь о своей семье и своем бизнесе — а шакал по имени Бакулюм… ну то есть твой папаша… собирает сектантские плоды с моих юношеских полей. С Вульфом интереснее… Он тоже живет своей жизнью, у него тоже бизнес (правда, не эзотерический, а самый обычный похоронный). Но где-то в параллельной реальности существует секта, которая до сих пор считает его своим лидером. Точнее, даже не секта, а множество грызущихся друг с другом маленьких групп, только внешне претендующих на единство. Вульф замкнулся и очень редко выходит пообщаться с кем-то из тамошних фриков, но они терпят это, полагая, будто бы такое поведение естественно для великого мэтра.
— А ты с ним общаешься?
— Да, встречаемся иногда… Прошли годы — и оказалось, что этот ужасный соперник мне все еще интересен, а былые соратники — ни капельки. Потому что в реальности (в реальности, а не в идеях) мы живем одинаково, занимаемся схожими делами. У нас один уровень, понимаешь? Это оказалось важнее идей.
— Так все-таки… Как быть с отцом?
— Тебе уже девятнадцать. Ты не думала о том, чтобы перевестись на вечернее, пойти работать и снять квартиру?
— Тогда уж лучше на заочку…
— Или на заочку. Подумай об этом, разберись, а я помогу. Во-первых, у меня в салон на Пражской как раз нужен секретарь. Во-вторых — первое время, пока белая зарплата будет маленькой, я могу напрямую помогать деньгами. По-родственному.
Настя вздохнула.
— Но это не решает главного вопроса: этот гад все равно будет ошиваться у матери в квартире. Почему нельзя сделать так, чтобы он на помойке бомжевал? Он же этого заслуживает.
— Это не главный вопрос… Ну если хочешь — попробуй еще раз поговорить с мамой о выписке через суд.
— Да нет, это бесполезно… Марина, знаешь, ко мне на улице один раз подходил бомж. У меня было сентиментальное настроение, я дала ему сто рублей, и мы немного даже поговорили. Он хороший человек! Он работал в НИИ, потом заболел, сын выписал его из квартиры… Я понимаю, что попрошайки часто врут, но тут прямо чувствовалось, что он говорит правду. Почему хороший человек бомжует, а этот гад как-то везде очень мягонько устраивается?
— Ну вот так вот устроена жизнь.
— Почему он не сдохнет вообще? – голос Насти звенел от ярости, глаза горели.
— Я об этом размышляла очень давно… Еще когда надеялась помочь сестре. Гадала на картах, смотрела астрологические предрасположенности… Ответ однозначный — не надейся. Он поражен такими паразитами, которые пожирают медленно. Вся его жизнь — гниль, но гнить он будет очень долго. Лет до шестидесяти, до семидесяти точно.
— Но он хотя бы страдает от этого? От того, что он — гниль?
— Нет, не страдает. Он весьма доволен собой, — Марина допила вино и отставила бокал в сторону.
— Но это несправедливо!
— Жизнь вообще несправедлива. А ты лучше подумай о себе… Важнее самой стать независимой от мамы, начать самостоятельную жизнь. Иначе, осуждая отца, ты сама постепенно превратишься в его подобие.

Настя с удивлением посмотрела на тетку. Такая мысль не приходила ей в голову… Но теперь, когда эта мысль прозвучала, она показалась очень убедительной. Девушка твердо решила завтра же выяснить в институте насчет заочного отделения. Как это часто бывает с молодыми людьми, фокус внимания сместился резко и бесповоротно. Черт с ними, с матерью и отцом. Они свои жизни загубили — так что же ей теперь, не заниматься своей собственной? Девушка, как могла, высказала эту мысль. Марина одобрительно покивала головой и подтвердила, что осуждение даже самых дурных людей еще никому не помогло достичь высот в своей собственной биографии.

— Более того, — добавила она. – Если ты ругаешь какого-то низкого человека – ты поневоле думаешь о нем, анализируешь его личность. А значит, впускаешь его в свою голову. Потом, оценивая саму себя, ты начинаешь сравнивать себя с теми, кто находится у тебя в голове. Если эти люди низки – значит, и для тебя планка опускается очень низко. Ты будешь очень радоваться, что развилась в более достойного человека, чем твой отец… Но потом вдруг обнаружишь, что 90% людей в мире более достойны, чем твой отец. И это никакое не достижение. С Верой когда-то именно это и случилось.

Рита – подтянутая, облаченная в новехонькую черную блузу с кружевами, – сидела в кафе возле Курского вокзала. Именно здесь ей назначили встречу Рабидус Таун и Мальдест Анимум – наиболее лояльные к ее персоне вульфовские адепты. Хотя Рита сама верила в то, что вульфовские стали ее новой семьей, и изо всех сил старалась убедить в этом окружающих, – на самом деле она еще ни разу не видела Рабидуса и Мальдеста в реале. Впрочем, ничего страшного в этом не было: ей сразу объяснили, что, в отличие от бакулюмовского кружка, последователи Вульфа не увлекаются алкогольными возлияниями. А значит – реаловых встреч нужно не так много. Только для передачи самых важных материалов, которые нельзя доверить интернету, и для совместных ритуалов, на которые ее все равно пока не допускают.

Сейчас Рабидус и Мальдест должны были передать Рите распечатку ритуала, разработанного орденом и немного модифицированного лично для нее. Рита была рада познакомиться в реале: все-таки общение с буквами на экране нагоняло на нее тоску. Даже фотографий Рабидуса и Мальдеста она пока не видела – на аватарках в соцсетях у них, как и у большинства вульфовских, стояли абстрактные тематические рисунки.

Рабидус и Мальдест все не шли, и Рите пришлось заказать себе вторую чашку кофе (как она ни старалась растянуть предыдущую). Наконец за столик подсел какой-то невнятный парень в брюках от костюма и в белой рубашке в мелкую серую полосочку. «Клеиться станет», – вздохнула Рита.

— Приветствую, – жарким полушепотом произнес парень и протянул ей левую руку.
— Здравствуй, – ответила Рита таким тоном, что движение ее губ показалось собеседнику клацанием волчьих челюстей.
— Эээ, у нас же с тобой назначено? Ты же Маргарита? – немного опешил собеседник.
— О… А ты Рабидус, да? Или Мальдест? – ошалело пробормотала Рита, которую даже немного тряхнуло от резкого разрыва шаблона. Она торопливо пожала парню руку. – Я… Извини, я же не видела твоих фотографий. Подумала, просто какой-то парень решил познакомиться.
– Ничего, – парень улыбнулся голливудской улыбкой, которая смотрелась немного жалко на фоне его общей зажатости. – Я Рабидус. Мальдест сейчас тоже подойдет. Только учти, что мы обычно пожимаем друг другу левые руки. Пожав левую руку правой, ты повредила моей энергетике.

Рита покраснела. Затем, немного успокоившись, она отметила про себя, что ее новый приятель немного похож на Лагофтальма. Та же потрепанность с претензией на аристократичность. Только если Лагофтальм со своими шелковыми рубашками и байроновскими локонами косил под аристократа XIX века, то Рабидус ориентировался на образ представителя современной верхушки. Эдакий успешный молодой бизнесмен… При этом какие-то неуловимые приметы беспощадно свидетельствовали, что этот образ не соответствует действительности. Не надо было обладать особой наблюдательностью, чтобы понять, что в миру этот человек занимает пост мелкого менеджера, не хватает только бейджика на кармане рубашки.

Мальдест появился в кафе через десять минут. Это был высокий худой парень в черной рубашке, от которого сильно пахло табаком. Не извиняясь за опоздание, он пожал адептам левые руки и тут же разложил перед Ритой четыре распечатанных страницы. Девушка пробежалась глазами по тексту и почувствовала одновременно облегчение и разочарование. С одной стороны – она опасалась, что ритуал окажется слишком сложным, потребует дальних поездок и дорогих покупок. Эти опасения не оправдались: действо вполне можно было провести дома, пользуясь самыми простыми ритуальными принадлежностями (кубок, колокол, черные свечи, кинжал). С другой стороны – Рита ожидала, что для нее подготовили нечто совершенно удивительное, то, до чего она не могла бы додуматься сама (иначе зачем бы такая секретность). Надежды тоже не сбылись: при всем желании она не могла увидеть в записях то, чего не практиковала с бакулюмовской компанией.

– В общем, дома подробнее вникнешь, – прервал ее размышления Рабидус. – А пока, раз уж мы встретились, мы можем задать тебе несколько стандартных вопросов, важных для нашего ордена. Ты готова?
– Да.
– Кто для тебя Сатана?
– Ну, когда-то я прочитала в интернете стихотворение, не помню автора… Там было определение: «Отчим тех невиновных, чью правду карая, бог-отец навсегда изгоняет из рая».
– То есть ты веришь в существование христианского бога? – нахмурился Рабидус.
– Не то чтобы… Но если смотреть на него как на покровителя человечества, как на пастыря человеческого стада… Я думаю, сатанист – тот, кто выпадает из этого стада и не жалеет об этом.
– Отец! – воскликнул Мальдест, внезапно решив продемонстрировать, что отнюдь не является глухонемым. – Сатана – наш отец, запомни это.
– А что ты делаешь для воцарения Сатаны на земле? – Рабидус продолжал допрос.
– Я – сторонник теории малых дел. Мне кажется, мы каждым своим шагом, каждой мыслью по определению проводим в этот мир волю Сатаны. Потому что мы сатанисты.
– Как просто, – с презрением ухмыльнулся Мальдест. От возмущения он даже закашлялся, и если бы Рита не опасалась до него дотрагиваться – она бы обязательно похлопала его по спине.
– Готова ли ты принять наставничество ордена, следовать тропами, которые тебе укажут старшие товарищи, отрекаться от дел и людей, недостойных внимания сатаниста? – задал Рабидус следующий вопрос.
– Я… Ну если тропы разумны, если мое внутреннее ощущение воли Сатаны этому не противоречит…
– Так не пойдет, – вздохнул Рабидус. – Тебя еще даже не приняли в орден, а ты уже бунтуешь. С чего ты взяла, что твое мнение и твои решения могут расцениваться так же высоко, как мнение и решения Вульфа или других братьев и сестер, достигших безмерно большего?

Рите вдруг стало очень неуютно. Безусловно, она уже читала пафосные кодексы и воззвания, в которых говорилось по сути то же самое… Но одно дело, когда ты видишь белые или красные буквы на черном фоне, окруженные пентаграммами и черепами. И другое дело – слышать исполненные самоуверенности речи из уст этого клерка и этого доходяги.
– Ну вот такая я бунтовщица, – вежливо улыбнулась она, безапелляционно переводя стилистику общения в режим неудачной деловой встречи, кою давно пора заканчивать. Собеседники, похоже, сразу и безошибочно поняли ее настрой. Они еще немного поболтали на общие темы, после чего распрощались. Разговор продлился не более сорока минут.

Выйдя из кафе, Рита не пошла в метро, а отправилась гулять. Она в одиночку брела по городу, слушая плеер. Постепенно ей удалось вспомнить, когда она уже испытывала схожее чувство… В подростковом возрасте, впервые почуяв в себе тягу к чему-то «возвышенному», она первым делом попыталась приобщиться к самой очевидной традиции – а именно к православному христианству. Этот опыт оставил тяжелые воспоминания… Библия была скучной, исповеди – унизительными (втройне унизительными для девочки-подростка, вынужденной открывать свои маленькие влажные секреты незнакомому пузатому мужику). В молитвах говорилось совсем не то, что она хотела бы сказать. Наконец Рита была вынуждена признать, что христианство – это не ее путь. При этом ей поначалу даже не пришло в голову, что оккультные и философские интересы можно удовлетворять иначе. Мир подростка делился на скучную материальную обывательщину и на тонкую сложную религию. Таким образом, осознав, что ей не подходит ни то, ни другое – она оказалась как бы в вакууме. И лишь через год или два она узнала про сатанизм.

Сейчас Рита чувствовала себя примерно так же, как в эпоху «вакуума»… Нет, все было не настолько плохо: ее по-прежнему привлекал образ Сатаны, вдохновляла соответствующая мифология и художественные произведения… Она видела проявления дьявольской сути в окружающем мире, ей по-прежнему было удобно делить мир на сферы влияния четырех принцев Ада. Ей не хотелось сорвать пентаграмму с шеи точно так же, как когда-то она сорвала крест.

Но если смотреть с социальной точки зрения – то все это было очень знакомо. Рита не видела в зоне доступа группу или компанию, к которой ей действительно хотелось бы примкнуть. Похоже, в этом мире вообще никто не собирался соответствовать ее надеждам и ожиданиям. Кроме разве что Олега… Который в такой сложный период жизни решился бросить ее одну и уехать из города.
«А впрочем, все это как раз и есть эгоистические человеческие чувства, которых нужно избегать, — подумала девушка. — Может быть, я просто хочу слишком многого? Не могли же мне сразу открыть все секреты и познакомить лично с Вульфом». Она решила, что стоит немного потерпеть… В любом случае, общение с этими строгими ребятами дисциплинировало и воспринималось как нечто вроде очищения.

Олег лежал на верхней полке поезда, несущегося в Воронеж. Он и сам не понимал, каким образом ему могло прийти в голову провести отпуск на родине. Ведь на горизонте явно наклевывался роман с Ритой, и он уже предвкушал, как они будут гулять, разговаривать, узнавать друг друга… Но девушка почему-то стала проявлять холодность. Более того, она как будто специально старалась подчеркнуть, что их общение – лишь капля в море ее каждодневных контактов.

Как многие женщины, вырвавшиеся из длительных моногамных отношений, Рита бабочкой порхала по всевозможным встречам и мероприятиям. Кажется, для нее стало обязательным за неделю посетить хотя бы один концерт или выставку. Кроме того, она сама много ездила по гостям и часто стала приглашать гостей к себе. Это были как давние полузабытые знакомые, так и практически неизвестные люди из интернета. «Ей осталось для полноты картины записаться на йогу», — горестно подумал Олег, отворачиваясь от окна, за которым начинал заниматься ночной майский рассвет.
Дело в том, что именно на йоге некогда свихнула мозг мать Олега, расставшись с его отцом. Он хорошо помнил это время – когда родители из единого, монолитного и почти незаметного в своей надежности фундамента превратились в двух раздельных людей, маленьких и смешных. До этих пор десятилетний Олег не обращал внимания на их занятия – ему казалось, будто жизнь взрослых катится по неким раз и навсегда заданным рельсам, слишком скучным для подробного рассмотрения. А после развода сюрприз следовал за сюрпризом. Мать вдруг обросла всевозможными йоговскими ковриками, подушками необычной формы, яркими иллюстрированными книжками, благовониями и плакатами. Олег с удивлением смотрел на ее новенький розовый спортивный костюм, сменивший привычный халат неопределенно-белесого цвета.

Отец же превратился из могучего властелина в скромного бомжеватого мужичка, который раз в месяц водил сына в парк кататься на аттракционах. Хотя Олег видел, что мать после развода стала более сильной, а отец – более слабым, ему все равно казалось, что оба родителя потеряли свое могущество… Он начал с некоторым презрением отзываться о них в разговорах с одноклассниками – и жестоко насмехался над теми приятелями, которые смели говорить что-то доброе о своих собственных «предках». А затем накатил подростковый возраст, и это отношение стало совершенно естественным… Олег стал все чаще наезжать в Москву, где тусовались дружки-толкиенисты, а после окончания института и вовсе осел в столице.
С тех пор он появлялся дома только по необходимости – оформить какие-то документы, забрать вещи. Даже на свадьбу младшей сестры, состоявшуюся два года назад, Олег демонстративно не поехал. Так почему же сейчас он вдруг решил провести отпуск именно так? Наверное, ему просто лень было выдумывать какую-то более интересную поездку. А свалить из Москвы хотелось. Хотя бы ради того, чтобы вообразить, будто он не встречается с Ритой исключительно из-за географической удаленности.

И, как назло, именно сейчас Рите пришло в голову донимать его активной перепиской. Она с восторгом рассказывала о вульфовском ордене, о недавно прочитанной книге Гюисманса, о том, что Делирий, оказывается, пишет стихи… и снова о вульфовском ордене.

Параллельно Олег имел неприятную переписку со своим источником в пресловутом ордене, с Номеном. Тот без обиняков объяснил, что никто из его соратников не может воспринимать Риту серьезно после ее многолетнего общения с Бакулюмом. Внимание к Рите проявили лишь двое или трое слабеньких адептов, которые сочли это удачным шансом заиметь собственную ученицу. Они ожидали, что спустя какое-то время страсти утихнут, и остальные товарищи согласятся принять Риту в свои ряды. Однако Номен в этом сомневался – по его данным, остальные товарищи наоборот ожидали, что Ритины наставники будут с позором вышвырнуты из ордена.

Олег хотел было поговорить с Ритой, однако вовремя догадался, что если станет критиковать орден, то будет воспринят как враг, вставший на пути единения с «истинной Тьмой». А если попытается акцентировать внимание на том, что новые друзья относятся к Рите вовсе не так лояльно – то нанесет ей жестокую психологическую травму. «Пусть поиграется, потом само отвалится», — рассудил он.
С другой стороны… Под сердцем все-таки сосало. Да, Рита умная девушка, и по идее это увлечение не должно продлиться долго. С другой стороны… Он видел вульфовских адептов. Мрачные бледные субъекты, сочетанием звериной серьезности и безнадежно безобидной внешности напоминающие северокорейского диктатора Ким Чен Ына. Почему-то Олегу казалось, что такими не рождаются, а становятся. Кто знает, каким каждый из этих людей был год, пять, десять лет назад? Вполне возможно, что среди них попадались вполне перспективные и талантливые ребята. Однако же орден прошелся по ним катком, заключив в серые коконы пафоса и уныния. Что если и Рита станет такой?

Рита: Рабидус Таун говорит, что Сатанист должен раствориться в служении Дьяволу. Ты должен забыть обо всем человеческом – кто ты, откуда ты, что для тебя важно. Поначалу это делается только на Ритуалах, но даже на начальной ступени эгоистические мысли являются грехом (хотя неизбежным и допустимым). Чем выше ты поднимаешься в своем Служении – тем меньше значит профанный мир… Это не запреты, не страх наказания, а неизбежный естественный процесс.
Олег: И у тебя получается?
Рита: Не совсем пока что… Даже на Ритуалах я еще думаю о чем-то постороннем. Только если встретишься с вульфовскими – не говори им, ладно? Потому что это, в отличие от недостойных мыслей в быту, недопустимый грех с самого начала.
Олег: Похоже на христианство.
Рита: Христиане лишь скопировали внешнюю оболочку Служения. Они не понимают, что их жалкие корчи в лучах Света – не более чем отражение истинного Пути адептов зияющей Тьмы. Любой христианский монах ужаснулся бы, узрев пляску Адского Пламени в груди истинного Сатаниста. Они и без того ужасаются, передают из уст в уста легенды об Аде… Но легенды – ничто в сравнении с непосредственным опытом.
Олег: Некоторые христиане вроде бы наблюдали Ад в видениях.
Рита: Возможно, были такие… Но они неизбежно сходили с ума.
Олег: А сатанисты не сходят?
Рита: Нет. Хотя профанам может казаться, что состояние какого-нибудь особенно высокого адепта близко к сумасшествию.
Олег: А ты уже видела Ад?
Рита: Раньше думала, что да… Я наблюдала всякие вещи на Ритуалах, в медитациях, во снах. Даже в профанном мире – в произведениях искусства, в действиях людей… Но Рабидус Таун и другие ребята говорят, что на самом деле это все не то. Это ерунда, кою пытаются выдавать за Ад уроды, подобные Бакулюму. Когда-нибудь и я увижу, как там по-настоящему.
Олег: Быстро светает сейчас…
Рита: Да, скоро солнцестояние.

Олег обратил внимание на то, что слово «солнцестояние» его собеседница написала не с заглавной буквы. «Видимо, это явление они с вульфовскими еще не обсуждали», — вздохнул он, отложил планшет и начал засыпать. Колеса поезда мерно стучали, в окно просачивались розовые рассветные лучи.

Поселок под Клином был накрыт пеленой туч. С неба лило как из ведра… Старенькая кирпичная пятиэтажка впитывала дождь, как губка, всеми своими щелями, однако все же защищала находившихся внутри людей от напора стихии.
Рита добиралась к Делирию без зонта, одетая не по погоде, поддавшись минутному порыву, обернувшемуся долгой дорогой. Поэтому и волосы, и футболка ее были мокры насквозь. У Делирия нашлась для гостьи сухая футболка на три размера больше нужного, а вот волосы пока свисали тяжелыми прядями и сочились влагой…
Рита сидела на полу и перебирала тетрадки со стихами своего неожиданного друга.

Ты помнишь, как знал — поворачивать поздно:
Ни боли, ни смерти твоей не заметят;
И как раздувал твои жадные ноздри
Сиренью и ночью пропитанный ветер;
Как, выпростав крылья из порванной кожи,
Со всей своей страстью отдавшись полету,
Ты плыл на изломе, где слышать не можно,
Как падшим назвал тебя ангелом кто-то?

— Это правда ты писал?
— Я. В шестнадцать или семнадцать лет…
— Но это же хорошо, правда, очень хорошо! Почему ты не выложишь это в интернет?
— Потому что это не для интернета.
— Понимаю… У нас сейчас в ордене тоже много закрытой информации. Но есть же возможность подзамков, закрытых форумов и сайтов… Это все можно было бы сделать.
— Что знает один — знает один, что знают двое — знают все… Или как-то так. А уж то, что выложено в интернет, пусть под десятью замками…
— Понимаю. Но… Кто это вообще видит? Оно лежит у тебя в столе годы…
— Видят немногие. Те, кто нравится лично мне.
— Ясно… Странно. Я бы так не смогла. Мне всегда хочется все показать, доказать что-то всему миру. А ты… Ты же настоящий отшельник, да?
— Ага.

Рита помолчала. Возможность жить вот так, вообще в полном одиночестве, не испытывая потребности в принадлежности хотя бы к какой-то группе, завораживала ее воображение.

— А как же ты оказался на Красноярской?
— Я ошибся. Я думал, что настало время вылезти в большой мир, найти подобных себе… Строить Ад сперва в небольших группах, потом — на всей земле… Я думал, что Москва, интернет — это все иное, не то что наши клинские малолетки. Казалось, там все может быть чисто…
— Да уж, чистота там незабываемая, — горько улыбнулась Рита.
— А теперь что… – Делирий не был настроен на веселье. — Я из-за этой быдлохаты даже работу потерял.

Высказав это признание, Делирий отошел к окну и закурил. Фраза далась ему тяжело… До того, как он ее произнес, он и заподозрить себя не мог в тяге к признанию. Что там — он и мать успел предупредить, чтобы при гостье она не смела даже заикаться о работе.

— Так что же… Ты теперь не санитар? — Рита сделала вид, что Алопеция ничего ей не говорила.
— Нет, теперь я просто сельский алкаш, — рявкнул Делирий, не оборачиваясь. Струйка дыма, словно загипнотизированная заклинателем змея, повисла под потолком.
— Да ладно… Ну, ты же можешь пойти в другой морг?
— Не могу. Там своя система, все начальство друг с другом общается. Меня уволили с волчьим билетом. Приду устраиваться — отдел кадров сразу позвонит на старую работу… И все.
— Так что же ты будешь делать?
— Бухать буду, пока не сдохну. Ну а что? Всякая мутотень, грузчик, охранник… Это все годится, чтоб немного матери помочь. Но долго я такого не выдержу.
— Делирий… А как тебя на самом деле зовут?
— Коля.
— Коля, ты… — начала Рита и замолчала. Она поняла всю нелепость своего положения. Молодая, здоровая, имеющая стабильную и любимую работу, она пыталась утешать человека, находящегося действительно в глубокой яме. Утешать в стиле «не бойся, все наладится» – ибо что она могла сделать на практике?
— Журналистом-то меня к себе не возьмешь? — спросил Делирий, все еще делая вид, что шутит.
— Я… Ну кого я возьму? Я сама рядовой сотрудник.
— Если там взятки нужны за место, я могу попытаться… Я возьму в долг.
— Да нет, что ты, какие взятки. Там умения нужны… Специфические. Мы не просто пишем всякую ерунду, честно. И… Я же общаюсь с тобой, я знаю тебя. Я вижу, что ты не тот человек, который может этому научиться. К тому же… Вот тебя за что уволили?
— Бухал. Опаздывал. Прогуливал пару раз.
— Ну вот видишь. Просто у нас в новостях с этим еще строже. У тебя смена — ты должен быть на смене. Тебе дали писать новость — ты через несколько минут должен выдать новость. Случился теракт — ты едешь в редакцию, или подключаешься удаленно, и отрабатываешь тему, пока не рассосется. Это фанатизм, этим жить надо. Интересоваться, что происходит в мире… Туда не идут просто потому, что деньги нужны.
— А ты этим живешь?
— Ну в общем да.
— А сатанизм?
— А что сатанизм? Это тоже сатанизм: Меркурий, Люцифер, стихия воздуха…
— Ясно. А я — стихия земли. Готовил гражданское население к скорой отправке в мать сыру землицу.

Они уснули в одежде, обнявшись. Мать заглянула в комнату через приоткрытую дверь, когда в два часа ночи пошла в туалет, и, тихонько перекрестившись, выключила свет.
После этого пожилая женщина еще долго не могла уснуть… Она решительно не понимала, куда катится жизнь ее Коленьки — позднего, единственного. Он то поражал ее своим умом и талантами — то ужасал срывами на дно. К сожалению, с годами таланты проявлялись все реже, а дно маячило все ближе. Она давно оставила мечту застать славу своего сына, увидеть, как он стал великим поэтом или писателем. Надеялась немного на простое человеческое счастье — невестка, внуки… Но и здесь Коленька не радовал. Сейчас вот… Вроде бы привел девочку. Но разве это свидание? Легли и спят в одежде. И девочка странная немного. Нет, никаких надежд не осталось… Осталась только любовь — тихая, безнадежная и бескорыстная.

Алопеция в очередной раз заглянула в комнату, где на диване мертвым сном спал брат Делирий. За минувшие два часа ничего не изменилось… Даже поза его оставалась прежней: раскинутые в стороны ноги, свесившаяся на пол рука, голова, неловко повернутая на подушке. Алопеция прошла на кухню и налила себе очередной бокал вина. Она села за стол, уперла пальцы в виски и почувствовала, как бьется тоненькая жилка…

«Нет, в конце концов, это возмутительно, — подумала девушка. — Вот так вот приехать ко мне пьяным и завалиться спать! Тут ему что, гостиница? К тому же… В прошлый раз тоже было не лучше».
В прошлый раз она часа полтора добивалась эрекции, а когда относительно положительный результат был достигнут — решила сделать любимому сюрприз, засунув ему в подобающее место новенькую, только что из секс-шопа, анальную пробку. Вопреки ожиданиям, эрекция тут же исчезла. Делирий возмущенно вырвал девайс и строго заявил, что еще одна подобная попытка — и никакого секса у них вообще никогда не будет.

С одной стороны, он был по-своему прав — о таких вещах надо предупреждать заранее. Поэтому она даже извинилась. Но с другой стороны… Как же это все скучно!
«Гопник, чистый гопник», — пробормотала Алопеция. Но теперь, в отличие от начального этапа отношений, в ее голосе уже не было сладострастного восторга. «Проснется — и выгоню его», — решила она. Сразу после принятия решения ей стало легче.

Рита: Как дела?
Алопеция: Не очень.
Рита: Что так?
Алопеция: Мы с Делирием тоже расстаемся.
Рита: Ясно… Поссорились?
Алопеция: Нет, просто отношения изжили себя.
Рита: Ты молодец. Я вот не умею так… Все тянула, тянула изжившие себя отношения. Пока все не взорвалось.
Алопеция: Ты сейчас с Баланитом?
Рита: Можно сказать и так. Только знаешь, он отказался от этого имени, называй его просто Олегом.
Алопеция: А вообще чем занимаешься?
Рита: Меня сейчас заинтересовал ковен Вульфа. Мы переписываемся с парой ребят оттуда… Знаешь, это совсем другое. Не то, к чему мы привыкли.
Алопеция: В смысле?
Рита: Ну я тебе перешлю пару файлов… Они не особенно секретные, секретное мне пока не дают. Но ты все же не распространяйся. Они ведут активную магическую работу: черные посты, медитации, мини-ритуалы ежедневно, регулярные общие практики. И никаких пьянок. И активная самореализация во внешнем мире, без всей этой асоциальщины.
Алопеция: То есть?
Рита: Ну, они все работают, лишь некоторые еще учатся в вузах. И не пиарятся активно, большинство из них с точки зрения коллег — совершенно обычные клерки. Однако внутри… Ну ты почитай.

Алопеция пролистала присланные файлы. Обычные воззвания, вроде тех, что можно найти в открытом доступе или написать самостоятельно. Немного поэтической философии – «Мы обязуемся служить Сатане, наши сердца чисты и открыты Бездне, наши глаза выносят свет Тьмы, не приспособленной для глаз человеческих»… Алопеция поразмыслила немного — обижать ли подругу. Наконец решила пока действовать мягко. Она убеждала себя в том, что делает это из нежелания ее расстраивать. На самом же деле ей просто не хотелось нарываться на взрыв эмоций… Своих проблем хватает.

Алопеция: Очень интересно. Чувствуется стиль.
Рита: Да! Но ты сейчас не поймешь всего. Это пробирает до косточек, когда в этом живешь. Ритуал за ритуалом, медитация за медитацией — ты познаешь себя. Погружаешься в Ад. Но это не дается просто так: надо работать.
Алопеция: Ясно… Нет, это не мое. Извини, но все же мне ближе бакулюмовские взгляды, без всей этой поэзии. У него все четко: это правильно для сатаниста, это нет. И обоснованно — почему так.
Рита: Но как это отражается в реальности? Я думала об этом… Алка, ну вот он рассуждает обо всем: как вести денежные дела, как воспитывать детей, как управлять государством… Но это же все не проверено на практике. Денег своих у него нет, с дочерью своей он почти никогда не общался… Государство… Ну это вообще смешно… Кстати! А вот у Вульфа есть один адепт из «Единой России».
Алопеция: Сатанист не может быть за государство, априорно символизирующее бога. Ты вообще о чем?
Рита: Ну хорошо, пусть сатанист будет в оппозиции. Но во всех этих оппозиционных делах… Что Бакулюм сделал для этого? Он только ноет, что СССР развалился. Ну пошел бы в какую-то партию, которая борется за возрождение СССР… Ходил бы на митинги, на круглые столы… Колонки бы в СМИ писал. Есть же люди, которые так живут.
Алопеция: Он просил тебя пристроить писать колонки в СМИ. Ты отказалась.
Рита: Потому что я знаю, что он напишет какой-то бред, завалив все сроки, потом будет пафосно сопротивляться редактуре и кончит тем, что обосрет у себя в бложике «плохое издание, продавшееся одновременно Путину и Госдепу». Оно мне надо — рекомендовать его, позориться перед людьми?
Алопеция: Ну так что же ты столько лет его тянула?
Рита: Я заблуждалась, я ждала, что он исправится.
Алопеция: Но вот когда ты отказывала ему в рекомендациях — ты же еще не прозрела. Тем не менее… Значит, что-то все-таки понимала?
Рита: Да… Я же говорю, я ждала, что он исправится. Я потихоньку капала ему на мозги, поправляла в каких-то мелочах. Думала, вода камень точит…
Алопеция: И как только появилась возможность потрахаться с другим — вода сразу перестала точить.
Рита: Ты его защищаешь, что ли?
Алопеция: Нет, просто стараюсь быть объективной. Не строй из себя героиню, Ди.
Рита: А ты бросаешь Делирия как героиня?
Алопеция: А кто тебе сказал, что это я его бросаю?
Рита: Потому что если бы он тебя бросил — ты бы заливала меня соплями и билась бы в судорогах очередной депры.
Алопеция: Какая ты проницательная.
Рита: Просто ты легко бросаешь мужчин, как только видишь первые трудности. А я спасовала перед трудностями один раз — и вот я уже чудовище.
Алопеция: Ну из-за моих романов тусовка не трещит по швам. А ты умудрилась все поставить с ног на голову. Бакулюм сидит у Веры, Лагофтальм бухает со своей бомжихой… Даже кот — и тот у них с балкона сорвался.
Рита: Бегемот? Насмерть?
Алопеция: А ты что думала. Вообще многие поговаривают, что ты их прокляла.
Рита: А, отлично, догадались наконец.
Алопеция: Ну ты сука.

Рита нервно захихикала. Конечно, она никого не проклинала. Но раз так… Пусть боятся. Боятся — значит, уважают.

Алопеция снова вошла в комнату и поглядела на Делирия. В какой-то момент в ее голове мелькнула мысль не бросать его, назло подруге… бывшей подруге взяться за него как следует и… Может, даже замуж выйти. Чем черт не шутит. Но затем она оглядела возлюбленного повнимательнее… Сейчас, во сне, он напоминал зека, страдающего от туберкулеза. Исхудавшее жилистое тело, покрытое шрамами. Трехдневная щетина. Синева под глазами… Обритый налысо череп. Нет. Поигралась и хватит.
В этот момент зазвонил телефон. Алопеция с некоторым удивлением увидела на экране имя Бакулюма — они общались не очень тесно, и она представить не могла, зачем он мог бы ей позвонить.

— Але?
— Здравствуй, Алка. Мне сейчас звонил Лагофтальм… Ты, может быть, не в курсе, но Диастема оставила у него ноутбук и до сих пор не позаботилась сменить пароли. В общем, сейчас он видел, что ты с ней переписываешься. Тебе не передавали, что с ней не стоит общаться?
— Передавали, но… Я наоборот тебя защищаю.
— Меня не нужно защищать. Я разберусь со своими проблемами сам. В общем, решай — ты продолжаешь общаться с нами или водишь шашни с отступниками.
— Да я уже решила… Мы в принципе уже поссорились.
— Вот и хорошо, спасибо что сделала такой выбор. Увидимся через неделю.
— А что, собрание будет?
— Да, конечно же. Мне просто нужно немного отдохнуть, а потом все пойдет как прежде.
— Ну хорошо. Ты там это, держись. Она правда что-то совсем. Говорит, что она всех нас скопом прокл…
— Не нужно передавать мне, что она говорит. Просто забудем о ней и все. Хорошо?
— Хорошо.

Алопеция положила телефон на тумбочку, прошла к компьютеру, удалила Риту из списка друзей и добавила ее в бан-лист. Проснувшийся Делирий следил за ней взглядом. Алопеция вкратце объяснила, что случилось. Делирий нахмурился… После этого его ожидало еще одно известие: Алопеция произнесла несколько заранее заготовленных фраз, ознаменовавших увядание помидоров. Делирий даже не удивился. Он молча собрался и вышел из квартиры. Около подъезда он вынул из кармана телефон.

— Але, Ди?
— Рита.
— Рита… В общем, там твой бывший читает твою переписку. Ты бы сменила пароли везде.

Лагофтальм и Туретта допивали на кухне первую из трех закупленных бутылок водки. Бакулюм вскоре после публикации компромата уехал к Вере, заявив, что ему надо недельку побыть одному. Лагофтальм сразу после его отъезда спустился вниз, вытащил из-под крыльца подъезда тело кота, нашедшее там временное пристанище… Положил его в пакет и отправился на Бабаевку, по пути завернув за Туреттой в магазин. Ради такого случая продавщица отпросилась со смены пораньше — все решилось стремительно, так как напарница очевидно сочувствовала «скорбной разумом», которая вроде бы каким-то чудом умудрилась завязать отношения с «симпатичным мальчишкой».

В процессе похорон и после них Туретта не умолкала, рассказывая о том, как ей живется с мамой, сестрой и маленькой племянницей. По ее словам, племянницу она очень любила, а вот сестра, если и появлялась дома, то била ее и обзывала. Лагофтальма сначала раздражали эти излияния, а потом он расслабился и даже обрадовался возможности отвлечься от горестных размышлений.

Дома Лагофтальм подарил Туретте старенький металлический кулон-пентаграмму, давным-давно потерянный кем-то из неофитов, оставивших тусовку. Другой человек улыбнулся бы, увидев, с каким пиететом женщина приняла этот подарок. Однако Лагофтальм всегда подспудно был уверен, что именно он — настоящий глава великого черного ордена. Бакулюм нужен ему лишь временно, по молодости, ибо у Бакулюма уже есть имя в сатанинских кругах… Пускай адепты ловятся на его авторитет — но это нужно лишь для того, чтобы они приучились приходить в квартиру к нему, Лагофтальму. Рано или поздно история расставит все по местам. И Туретту можно считать первой ученицей, которая увидела истинного лидера. Конечно, с этой точки зрения ее восторг при принятии первой пентаграммы из рук Лагофтальма вполне понятен.

Задумавшись, Лагофтальм вышел в комнату и достал из тумбочки заначку гашиша. Для такого случая не жалко. К тому же Бакулюма как раз нет — а он был резко против любых веществ, изменяющих сознание, делая исключение только для алкоголя. Он написал несколько программных трудов, в которых восхвалял спиртное и поносил любые другие наркотики. Люди, плохо знавшие Бакулюма, полагали, что тот надеется выслужиться перед ментами (как почти любой сатанист, обретший известность в узких кругах, Бакулюм был уверен, что силовые структуры выделили целый отдел для слежки за каждым его шагом). Однако в данном случае дело было в другом: Сергей действительно любил мягкое алкогольное отупение и действительно боялся встречи с зубастыми монстрами из своего искалеченного подсознания. Его привлекала та часть подсознательного спектра, которую Юнг называл инфракрасной – животные инстинкты, простые детские комплексы. Но он не был готов к подъему на ультрафиолетовый, сверхсознательный уровень.

Туретта приняла предложенное с видом человека, восходящего на эшафот — похоже, она не видела разницы между гашишем, героином и крокодилом. Продавщица была уверена, что после одной дозы ей обязательно будет требоваться другая, вся ее жизнь будет проходить в поисках наркоты, ее постигнут чудовищные ломки, у нее быстро отвалятся руки и ноги… Но чеширская улыбка Лагофтальма затмила ее разум и заставила без колебаний решиться на все.

Действие наркотика одновременно разочаровало ее и обрадовало. С одной стороны — она не почувствовала ничего особенного, просто алкогольное опьянение немного изменилось… Хотя оно могло точно так же измениться и по иным причинам. Да что там — на самом деле Туретта ничего и не заметила бы, если бы изначально не знала, что в кальяне был именно гашиш, а не табак. С другой стороны… Жаль, конечно, что она не узрела интересных галлюцинаций и не выпала в иную реальность. Но зато опасения касательно наркотической зависимости оказались неоправданными.

— И этот демон, которого я вызвал по Гоэтии, начал являться ко мне во снах, — вещал Лагофтальм. — Он был похож… Нет, я не могу тебе сказать, на что он был похож. Ты пока слишком юна и невинна. Я долго не мог понять, друг это или враг. Я хотел видеть в нем друга, но он пугал меня. Я пытался видеть в нем врага, однако он меня манил. Я бросил институт, я сидел, запершись в комнате… Я закрасил окно черной краской. Я сжег все свои личные дневники и фотографии. И тогда родители отправили меня в дурку.
— В какую? — оживилась Туретта.
— А, что? А. В десятую, — рассеянно ответил учитель. – Там еще Высоцкий чалился. Слышала? «Лежу в палате – косятся. Не сплю: боюсь, набросятся. Ведь рядом психи тихие, неизлечимые»…
— Нет, там я не лежала… У вас мобильники отнимали?
— Отнимали, но мне и не нужен был. Я тогда не хотел ни с кем общаться.
— У нас тоже отнимали… Но я проносила в трусах.
Туретта была слегка разочарована из-за того, что Лагофтальм оказался не ее бывшим соседом по палате. Однако ей безусловно польстил эпитет «юна и невинна», произнесенный человеком младше ее лет на семь. В этот миг она почувствовала, что влюблена…
Лагофтальм, не замечая пертурбаций, происходящих с его слушательницей, продолжал выворачиваться наизнанку.
— А потом бабка умерла, родаки махнули на меня рукой, и вуаля… У меня есть своя хата, полноценная база для оккультного развития. Кстати, — он слегка понизил голос. — Бабку-то я сам проклял.
— Как? — ужаснулась Туретта. — Разве так можно? Это же… Грех… Хотя да, о чем это я… Но все равно…
— Да я вообще всех тогда проклинал, — снисходительно ухмыльнулся Лагофтальм. — Бабку, родаков, однокурсников… Препода одного… Но сработало только на бабке. Молодым еще был, неопытным.
Туретта притихла. Эта новость подействовала на нее сильнее гашиша. До сих пор она не видела в сатанизме всех тех ужасов, которые предполагало это название. Лагофтальм и сам утверждал, что все это вранье — никаких жертв они не приносят, на иконы не срут. Но вот теперь страшная правда приоткрылась… Черное колдовство! Смерть человека! Будь она трезвой — она попросту убежала бы, как тогда в лесу. Однако сейчас и тело, и психика были так расслаблены… К тому же… Она юна и невинна. Он — так молод и красив в своей черной шелковой рубашке. Нет, она не в силах от всего этого отказаться и вернуться на скучную дорогу из дома в магазин и обратно.
Подверженная внезапному порыву, Туретта схватила Лагофтальма за руку.
— Хорошо. Хорошо, пусть так. Все равно я… Знай, я твоя. Все, что хочешь, выполню.
Лагофтальм отстранился, окинул взглядом собутыльницу. Эстетическое чувство, которое влияло в нем далеко не только на выбор одежды, прорвалось сквозь водочные и гашишные заслоны.
— Я забыл тебе сказать, — пробормотал он. — Учти, что между учеником и ученицей не может быть сексуальных отношений. Это… табу. Это перекрывает энергетические каналы.
— А с другими ученица может спать? — поинтересовалась Туретта. Она не обиделась, так как, вопреки опасениям Лагофтальма, вовсе и не собиралась с ним спать.
— Это да, конечно. Если это не вредит учению. В общем, ты меня спрашивай, если что, я все разрулю.
Туретта помолчала. На самом деле у нее были неуставные отношения с одним из магазинных грузчиков, улыбчивым Рустамом. Отношения скромные, торопливые, хранимые в тайне даже от коллег. Но она решила, что это откровение потерпит до лучших времен.
— А вот этот ваш Бакулюм… Которого девушка бросила… — спросила она после некоторого раздумья. — Он был учителем этой девушки?
— Эээ, в определенном смысле, конечно, да… Он нарушил запрет, — Лагофтальм крутился, как уж на сковородке. — Но ты видишь, что из этого в итоге вышло. Нельзя так.
— Как у вас все сложно, — заявила Туретта с восхищением. — Боюсь, мне с моими мозгами и не понять.
— Ничего-ничего, я все объясню, всему научу. Главное — в тебе есть демоны, есть тьма. Я это сразу разглядел. Слушайся меня, и все будет хорошо.
Утром, уже уходя на работу, грустная похмельная Туретта обратилась к Лагофтальму с одной просьбой. Она застенчиво спросила, нельзя ли будет проклясть ее сестру? Может быть, не сейчас, а потом, когда она станет более достойной? Вопреки ожиданиям Туретты, Лагофтальм согласился на это очень легко. Сначала он вообще говорил о проклятии как о чем-то несущественном. Но потом, заметив, что так можно потерять все влияние, добавил в свои речи немного мрака. Он заявил, что это, конечно, сложное дело и большая утрата энергетики, однако ради своей ученицы он готов взять на себя главную роль.
— Только учти, результат все равно зависит от тебя. Я могу тебя направлять, могу быть донором энергии, но… Поскольку ты только встала на этот путь — результат все равно может быть незначительным. Это твоя война, твоя ненависть. Через несколько лет ты научишься такому, что одно твое слово сразу отправит человека на смерть. Но не сейчас. Сейчас — только если очень повезет.
Туретта радостно кивала, уверяя, что все понимает. Договорились начать работу на следующей неделе.

Рита отрабатывала смену, и никто из коллег не замечал в ней ничего необычного. Она получала задания, в срок выдавала на выпуск гладенькие новости. Если с ней кто-то заговаривал — отвечала и даже улыбалась. Так все выглядело внешне. Изнутри же она взирала на мир, словно сквозь слой ваты. Конечно, свою роль сыграли ударные дозы успокоительных… Но не только они.
Время от времени Рита обновляла страницу сообщества, в котором с наибольшей вероятностью должны были появиться фотографии. Был уже час дня, а они все не появлялись. Если бы она плохо знала Бакулюма, то могла бы подумать, что он специально мучит ее ожиданием. Но она знала его хорошо и понимала, что он попросту спит.

В пятнадцать минут третьего публикация появилась. В роли автора выступал левый аккаунт, который, насколько было известно Рите, принадлежал Лагофтальму. Конечно же, Бакулюм не мог замарать таким постом себя лично. Девушка вздохнула и закрыла страницу. Вот и все…
Она написала еще пару новостей, а потом решительно вернулась в сообщество и, не читая комментариев к фотографиям, оставила под ними собственные пояснения. Про расставание, про шантаж. Ничего, хуже уже не будет.

Это было последнее, что она помнила из этого дня. Как-то она добралась до дома — раз проснулась утром в своей постели. Но все события вечера стерлись у нее из памяти. «Странно, как бывает, — подумала она, вставая под душ. — А жаль, что нельзя так забыть вообще все. Все эти четыре года».
Был выходной… Если бы ничего не случилось, сегодня она поехала бы на Красноярскую… А сейчас — что делать? Написать Алке? Но с ней трудно говорить: Алка меняет мужиков, как перчатки, и все ее утешения сведутся к вариациям на тему «не надо париться из-за ерунды». К тому же… Ей могло показаться, но в последние дни подруга общалась с нею как-то отстраненно и холодно. Хотя это вполне могло быть ошибкой: израненный и измордованный человек способен принять за грубость вполне обычный тон.

Рита дошла до магазина и купила пару бутылок вина. Потом еще пару бутылок… Она пила и читала какое-то глупое фэнтези. Во второй половине дня, почувствовав себя достаточно смелой, она вылезла в интернет и снова что-то там писала… Она то поносила Бакулюма, то вдруг будто бы защищала его, пытаясь уверить интернет-общественность в том, что в их отношениях не было ничего предосудительного… Олег, увидевший всю эту вакханалию в сети, догадался приехать к ней лишь поздно вечером. Разговора не получилось — он смог только уложить девушку спать.

Утром, когда Олег проснулся, Рита уже сидела на кухне. Сначала ему показалось, что она снова пьяна… Но некоторые моменты его насторожили. «Просто истерика», — наконец догадался он.
Рита то пыталась его прогнать, то умоляла не уходить. Она говорила, что для нее все кончено, и общение с нею замарает Олега так же, как ее — общение с Бакулюмом. Обещала стать отшельницей — а уже через минуту строила какие-то фантастические планы по окончательному уничтожению репутации бывшего возлюбленного.

— Хватит! — крикнул наконец Олег. И даже слегка встряхнул подругу за плечи. Она взглянула на него с недоумением, точно только что обнаружила его на своей кухне.
— Хватит, — продолжал он. — Все, самое страшное уже позади. Операция проведена. Теперь раны будут заживать. Не сразу! Ничего не бывает сразу. Но они заживут. Ты сильная девочка. Через год ты будешь вспоминать все это со смехом, я тебе обещаю.
— Но вся эта грязь…
— Операция — это всегда грязь. Кровь, гной, говно всякое.
— Но люди… Ты понимаешь, что я теперь выкинута из круга? Не из бакулюмовского, а вообще… Все читают это сообщество, никто уже никогда не будет смотреть на меня нормально. Черт, да лучше бы я не писала там ничего вообще… Так только хуже. Это как болото — с каждым шагом проваливаешься сильнее…
— Забей. Всем пофиг.
— Как пофиг?
— Так. Они прочитали и забыли. Честно, забыли. Мир не крутится вокруг Бакулюма… И вокруг тебя.
— Но я…
— Мир большой, сложный, интересный. Честно. Я тебе покажу! Хочешь, поехали… Поехали в зоопарк?
— Нет, я пожалуй… Пожалуй, пока полежу.
— Хорошо, полежи. Давай кино посмотрим.
И действительно — через три фильма мир перестал видеться Рите в ослепительных красно-оранжевых оттенках. Он стал приглушенно-серым, будто бы пепел… А еще через один фильм в нем даже начали появляться какие-то краски.
— Как у меня здесь пусто, — рассеянно огляделась Рита. — Кровать… Шкаф… Компьютер… И больше ничего. Как гостиница какая-то.

Она вдруг резко встала, порылась в рюкзаке и извлекла оттуда черный маркер. Минута — и на западной стене красовалась огромная пентаграмма. Олег вздохнул, оделся и заявил, что ему надо ненадолго выйти. Вернулся он с несколькими баллончиками краски. Через час стена представляла собой огромное граффити, центром которого была все та же пентаграмма (только более ровная), а по бокам кружились в танце веселые чертенята. Рита засмеялась.

— Мама… Ой… Мама офигеет.
— Пошли погуляем, пока проветрится. А то у тебя сейчас черти вообще везде будут плясать, без всякого граффити.

Прогулка длилась долго и наконец привела влюбленных к серым стенам какого-то древнего проектного института, испещренным уродливыми оспинами кондиционеров. Угнездившись на бетонном блоке, парочка болтала о детстве, работе, прочитанных книгах и вообще обо всем, о чем принято болтать в таких случаях. В какой-то момент Рита начала чувствовать себя счастливой. Затем снова затосковала… «Теперь у меня есть ты, — думала она, рассеянно глядя на Олега и не слушая, что он говорит. — Ты… Живой, хороший. Ключицы эти выступающие… Волосы падают на лоб. Но у меня нет ничего, кроме тебя. Я все за тебя отдала. Всю свою жизнь. Можешь ли ты это оценить?».

В девушке нарастало беспокойство. Да, Бакулюм оказался дурным человеком, но одно она знала точно — он стопроцентно давал понять, что не может обойтись без нее. С ним она точно знала, что принята в ковен навеки, и не будет свергнута со своего места верховной жрицы, если сама не совершит чего-то непотребного. Очередь конкуренток, прямо скажем, за порогом не стояла. Правда, непотребное в итоге было совершено… И что теперь? Олег? У него есть работа, есть жилье. Он сильный, он справится без нее. Вот понравится ему завтра другая девушка… и что?
Рита хотела было завести традиционную для всех женщин шарманку на тему «любишь ли ты меня больше всех, будем ли мы вместе всегда», однако с горькой ухмылкой осеклась. Она чувствовала, что так нельзя.

«Я не должна опираться в этой жизни на мужчин, — наконец родила она очевидную мысль. — Надо как-то… Иначе… Надо самой найти себя, чтобы было уже не страшно — кто от меня уйдет, кто придет. Звучит хорошо, но как же холодно».
И правда — холод ощущался не только внутри, но и снаружи. Кроме того, вокруг сгустилась чернильная тьма. Возле института не было фонарей, а свет жилого квартала заслоняла огромная, еще не заселенная новостройка.

Олег проводил Риту до дома, но ночевать не остался: утром им со Стасом надо было платить за квартиру. Хозяйка должна была прийти в восемь утра, и если бы Олег ночевал не дома — он должен был выехать от Риты как минимум в семь. Они обсудили этот вопрос и решили, что лучше расстаться вечером. Все было нормально и логично, однако беспокойство девушки вопреки всем доводам усиливалось. Остаться в квартире одной… И не то чтобы просто одной, как раньше, а в тотальном коконе одиночества, когда совсем некуда поехать и некому написать.
После ужина она разложила карты и даже не удивилась, узрев аркан Отшельник. Затем бросила взгляд на пентаграмму на стене — и успокоилась.

Бакулюм сидел за компом, погрузившись в ожесточенный танковый бой. Он не хотел думать ни о чем… Кажется, впервые за много лет в его жизни случилось что-то действительно неожиданное. А неожиданностей он боялся больше всего в этом мире. Хватило с него одного такого опыта… Когда вся тщательно распланированная еще в 15 лет будущность вдруг полетела в тартары из-за крушения Советского Союза. Бакулюм был уверен, что если бы не эта досадная случайность — он сейчас был бы главврачом какой-нибудь ведомственной поликлиники, одновременно продвинулся бы по партийной линии… Чем черт не шутит: ему мог светить министерский пост.

В подростковом возрасте, когда другие мальчишки бредили геройством и романтизмом, юный Сережа по крупицам добывал информацию о способах продвижения по социальной лестнице. Родители, люди простые и неумные, с религиозным пиететом просматривали дневники своего сына, сплошь заполненные пятерками. Он окончил сельскую школу с золотой медалью, приехал в Москву, поступил в мед, быстро приглядел себе невесту с квартирой… Казалось, что можно расслабиться: жизнь поставлена на правильные рельсы, по которым можно катиться до самой пенсии.

Но настало время перемен. Сергей был шокирован: стипендии перестало хватать на жизнь, профессия врача превратилась из довольно престижной и стабильной в нищенскую. Вся собранная информация об этом мире оказалась бесполезной — а сведений о новой реальности в природе пока не наблюдалось. Еще никто ничего не знал, нужно было действовать без плана, наугад. Это было выше сил Сергея.
Одно он понял точно — доучиваться было незачем. Все равно никто уже не восхищался его отличными оценками, да и вообще посторонние люди относились к нему гораздо менее восторженно, чем мама с папой. А тут как раз друг Женек предложил ему поднять бабла методом, в суть которого Сергей так и не смог вникнуть. Женек носился по городу, как угорелый, время от времени давая своему деловому партнеру непонятные поручения, как то — отвезти куда-то бумаги, забрать откуда-то деньги. Сергей привык к неспешному и размеренному существованию, его злила срочность и неожиданность всех этих поручений. Он брался за дело нехотя, ругаясь и затягивая сроки. Наконец Женек перестал ему звонить. Сергей первое время даже не замечал этого, но через несколько лет, анализируя ситуацию, пришел к выводу, что именно это и называется «кидалово». С тех пор из его рассказов следовало, что коварный друг обманул его на какую-то фантастическую сумму.

Хорошо, что Вера оказалась куда более хваткой и даже в самые тяжелые времена, когда одновременно училась и нянчила дочку, умудрялась как-то изыскивать средства к существованию. Уверившись в ее надежности, Сергей углубился в философию сатанизма, которая привлекла его своей очевидной асоциальностью. Он решил, что беспокойный социум как-нибудь обойдется без него, а он отныне и впредь будет думать только о вечном. Постепенно он достиг совершенства в практике недеяния. Бакулюм справедливо полагал, что если ни к чему не стремиться — то не будет и неудач, а если ничего не иметь — не будет потерь.

Диастема… Нет, в течение первого года он как раз ожидал, что юная вертихвостка прозреет и пошлет его куда подальше. Но годы шли — а она не уходила. Она безропотно отдавала ему почти все деньги, остающиеся от уплаты ипотеки. Она поддерживала чистоту в квартире Лагофтальма, она брала на себя решение всех конфликтов… Постепенно Бакулюм начал относиться к ней, как к заботливой всепрощающей матери — при этом помыкая ею, словно сам был ее отцом. И вот теперь, когда он уже привык к ней и снова счел свою жизнь поставленной на прочные рельсы… Какой же подлой надо быть! Откуда в этом мире столько предателей?

Хорошо, что Диастема не до конца потеряла стыд и сама предложила разом отдать ему столько денег, сколько он обычно получал от нее за три месяца. На них можно будет купить камеру для фильма… И колонки у его компа начинают трещать, надо будет взять новые. Но как жить дальше? Довольствоваться жалкими подачками от Веры и редкими жестами щедрости от адептов его учения? Нет, это положительно ни в какие ворота не лезет. Главное — он не давал никакого повода для разрыва. Он вел себя корректно, ровно, правильно. Однако же эта сучка сочла возможным кинуть его просто потому, что ей в задницу попало какое-то шило.

Лагофтальм сидел на кухне вместе с котом. Животное раздражало Бакулюма, а если кота запирали на кухне одного — он начинал орать. Некоторое время хозяин квартиры молча курил и просматривал с телефона развлекательные сайты, а потом обратил внимание на ноутбук… Диастема собиралась забрать его, когда привезет деньги. Лагофтальм открыл крышку, нажал кнопку включения и вошел ВКонтакт. Так и есть, залогинена.

Спустя полчаса взволнованный Лагофтальм проскользнул в комнату.

— Извини, что прерываю, — мурлыкнул он. — Но я тут вскрыл переписку Ди… В общем, ей промыл мозг Баланит.
— В каком смысле? — Бакулюм был изумлен.
— Ну, насколько я понял, между ними завязалась… любовь, — Лагофтальм произнес это слово таким тоном, какой старые девы припасают для озвучивания самых страшных извращений.
— Так, — Бакулюм побарабанил пальцами по столу. — Что еще?
— Алопеция переписывается с ней. Последнее сообщение — два часа назад. Нельзя сказать, что она полностью на ее стороне, нет, она не говорит о тебе ничего плохого. Но и ее тоже не осуждает.
— В каком смысле? Как так вообще можно?
— Ну, насколько я понял, для нее это нечто вроде обычного разрыва. Пара встречалась, пара распалась…
— И вашим и нашим, значит. Но ты же всех, и ее в том числе, известил о моей позиции?
— Конечно. То есть почти всех… Делирию Алопеция обещала сама передать.
— Хорошо, давай пока потерпим. Но в ближайшее время надо будет поставить вопрос ребром. Пожалуйста, больше меня этим сегодня не беспокой, — Бакулюм царственно откинулся на спинку стула.
Однако еще через час Лагофтальм был вынужден снова обратиться к другу.
— Прости, но это правда важно…
— Что?
— Вот, прочти!
— Я не могу читать чужую переписку, это противоречит моим принципам.
— Так что же делать?
— Расскажи своими словами!
— В общем, она сообщила Баланиту о сделке. И он ее отговаривает. Мне кажется, почти уже отговорил.
— Хорошо, — Бакулюм прикрыл глаза, словно человек, не представляющий, каких еще ударов следует ждать от судьбы. — Ждем.
Долго ждать не пришлось…

Рита: Здравствуй. Я еще раз обдумала ситуацию… Знаешь, по поводу 50 тысяч за раз было сказано слишком сильно, в горячке. Для этого мне придется брать кредит. В итоге у меня несколько месяцев будет оставаться на жизнь не более пяти тысяч. Это меньше, чем у тебя. При этом я работаю, а ты нет… Мне нужны деньги на проезд, и гостей, которые приносят еду, у меня не бывает. Извини, что зря обнадежила, ты знаешь, что я не умею считать деньги. Вот и ошиблась в расчетах… Давай так: я отдам тебе эти 50 тысяч, но постепенно — тысяч по 10 в месяц?
Бакулюм: Ты можешь взять деньги у родителей.
Рита: Нет, в это мне их вплетать не хотелось бы. Ты же знаешь, я вообще не беру у них денег никогда. Я даже первый взнос за ипотеку маме потихоньку возвращаю.
Бакулюм: Ты уже добровольно вляпалась в говно по самые уши, и у тебя остаются еще какие-то барьеры?
Рита: Выходит, что так.
Бакулюм: Ок, если не хочешь по-хорошему, будем говорить по-плохому. Помнишь украденные фотографии?
Рита: Да.
Бакулюм: А ты помнишь, что на взломанной почте было не все? Несколько фоток ты просила не пересылать себе, потому что это была уже не эротика, а порнуха?
Рита: И что?
Бакулюм: Они ведь тоже могут случайно попасть в сеть. Если кто-то откажется выполнять свое обещание — коего, заметь, никто не вытягивал клещами.
Рита: Но почему тебя не устраивают 10 тысяч в месяц?
Бакулюм: Я не желаю в течение пяти месяцев помнить о твоем существовании.
Рита: А о существовании Веры ты помнишь?
Бакулюм: Вера — моя жена, и от нее я ушел сам. А ты — подлая шлюха, и ты предала меня.
Рита: А ты не подлый?
Бакулюм: Нет, я не подлый. Фотографии будут опубликованы завтра. Сегодня вечером ты можешь заехать с деньгами, тогда я при тебе удалю компромат со своего компа. Все по-честному.

Бакулюм откинулся на спинку стула. На самом деле отличие Веры от Диастемы было более прозаичным… У Веры до сих пор не было нового мужчины. Что же касается Ди… Бакулюм знал ее общительный характер и предполагал, что у нее быстро кто-то появится — потому и согласился принять деньги один раз, а не вытягивать из нее помощь годами. И вот — его опасения оправдались даже намного быстрее, чем он ожидал.

Бакулюм был уверен, что в случае предоставления рассрочки Ди не успеет внести даже первый транш, когда Баланит прознает и об этой, смягченной договоренности. Узнает — и пресечет. Поэтому надо было ковать железо, пока горячо. Сначала он думал дать девушке два дня срока, но рассудил, что за это время она успеет десять раз обсудить ситуацию с этим уродом. Конечно, угроза публикации компромата серьезна… Но чем черт не шутит — вдруг он поможет ей найти какой-то выход? Лучше перестраховаться.

Рита: Знаешь, я думала, что мы расстаемся… Не то чтобы друзьями, но… Я считала себя виноватой. Я хотела минимизировать последствия. Это была жалость, понимаешь? Но теперь ты показал свое истинное лицо… Я могу кому-то помогать из жалости, но не из страха. Я не иду на сделки с шантажистами, понимаешь? Публикуй что хочешь. Все равно отношения с тобой опозорили меня куда больше, чем любая порнуха.
Бакулюм: Как пожелаешь. Но я — в отличие от некоторых — не изменяю своему слову. Фотографии будут опубликованы завтра, а пока у тебя еще есть шанс одуматься.

Он встал и быстрым шагом засеменил на кухню — кажется, в холодильнике еще был коньяк. Едва он открыл дверь, как под ноги ему прыснул кот-недобегемот. Бакулюм едва не упал… Тут ярость, долго зревшая глубоко в сердце, наконец вырвалась наружу. Прежде, чем увлеченный перепиской Ди Лагофтальм успел опомниться, Бакулюм схватил животное за шкирку, распахнул окно и выкинул его с девятого этажа.
— Я говорил, чтобы он не путался у меня под ногами, — произнес он с холодным бешенством. — И кстати… Что ты читаешь? Это что, переписка со мной? То есть ты лезешь уже в мою переписку?
Ошалевший Лагофтальм захлопнул крышку ноутбука, метнулся из квартиры, вызвал лифт, не дождался, помчался вниз по лестнице. Конечно, никакой надежды не было. Единственное, в чем он смог удостовериться — его питомец умер мгновенно.

Делирий крепко спал на диване в своей каморке, когда туда, шаркая, вошла его мать. Не без труда растолкав сына, старушка протянула ему телефон.

— Звонит, звонит у тебя в куртке…
— Что звонит? Ты совсем из ума выжила? Ничего не звонит нигде, — пробормотал Делирий, лихорадочными рывками принимая сидячее положение.
— Сейчас не звонит, а до этого много звонил. Ты посмотри, вдруг это насчет работы.

Делирий взглянул на экран… Действительно, шесть входящих вызовов от Алопеции. Он набрал ее номер, но тут же сбросил звонок — денег на счету было слишком мало. Через несколько секунд Алопеция перезвонила.

— Диастема бросила Бакулюма! — заявила она вместо приветствия.
— И что?
— Как что? — девушка опешила.
— Ну люди сходятся, расстаются… Зачем меня будить ради этого?
— Да ты просто не понимаешь, что теперь будет! Это же… Это не обычная пара. Бакулюм отменил завтрашнее собрание. Говорит, вообще никого не хочет видеть.
— Ну сейчас не хочет, потом захочет.
— Ты… Ты просто идиот!
— Ну как знаешь.

Положив трубку, Делирий снова улегся, но сон уже не шел. Он прошел на кухню, налил себе стакан воды, чтобы унять сушняк… Затем закурил. Мать заглянула к нему и спросила, не сбылась ли надежда насчет работы. Сын отрицательно мотнул головой. Затем прямо в домашних трениках, майке и шлепанцах вышел пройтись вокруг поселка.
Было около девяти часов вечера. По улицам неспешно прогуливались мамаши с колясками и пивом. Группы алкашей, одетых точно так же, как Делирий, кучковались около подъездов пятиэтажек. Позади продуктового магазина устроила свару стая бродячих собак.

Делирий обошел свару и направился по тропе дальше, вдоль небольшого болотца, через рощу, мимо прогнивших гаражей… Там, за гаражами, он еще в детстве нашел для себя своего рода место силы. В подростковом возрасте он именно там мутил свои первые ритуалы. Место представляло собой небольшой пятачок голой земли, который Делирий каждый год тщательно очищал от травы и мусора. Вынув из кармана устрашающего вида самодельный кинжал (впечатление портила разве что изолента на рукоятке), он начертил на пятачке пентаграмму, встал в центре и шепотом зачитал воззвание… Потом долго стоял, прикрыв глаза и представляя, как через его тело проходит черный столп адского пламени.

Медитация была прервана завибрировавшим телефоном. Делирий поморщился, но усилием воли вернулся в прежнее состояние. Лишь через пятнадцать минут, выйдя из круга и закурив, он прочел эсэмэску.
«Ди предложила Бакулюму выкуп за себя, — писала Алопеция. — Она не будет больше появляться на собраниях и помогать ему финансово, но заплатит ему 50 тысяч, чтобы он мог устроить свою жизнь без нее».

Делирий крякнул. Нет, эта богемная жизнь однозначно была трудна для понимания. Интересно, а Алопеция готова заплатить ему, чтобы он перестал ее трахать? Пожалуй, он был бы готов на такую сделку. Тем более, честно говоря, ее сексуальная ненасытность уже начинала ему надоедать. Интересно было разок-другой попробовать этого крупного мясистого тела, да заодно воплотить в жизнь фантазии, которые он до этого видел только в порнухе… Но больше, чем на два раза в неделю, его давно не хватало. Алопеция же предпочитала режим «четыре раза за ночь».

Делирий успел обойти весь поселок, выпить водки с алкашами (среди которых нашлась парочка его бывших одноклассников) и вернуться домой, когда телефон снова ожил.
«Бакулюм отказывается общаться с кем-либо, кто продолжит дружить с Ди. Она отказалась от магического имени».
Делирий немного поразмыслил и сел за комп.

Делирий: Я не собираюсь участвовать в этих разборках, и тебе не советую.
Алопеция: Она моя подруга!
Делирий: Измажутся все.
Алопеция: Но что делать?
Делирий: Отойти в сторону. Потом все образуется.
Алопеция: Но мне общаться с ней или не общаться?
Делирий: Общайся, если хочешь.
Алопеция: Но меня перестанут пускать на собрания.
Делирий: А тебе обязательно всем рассказывать, что вы общаетесь?
Алопеция: Но мир тесен… Рано или поздно все всплывет.
Делирий: Тогда и будешь переживать.
Алопеция: Я так не могу. Мне нужна ясность.
Делирий: Ясности сегодня не завезли.

Алопеция прочла сообщение и тут же исчезла из сети. Подождав пару минут для приличия, Делирий включил как раз вовремя скачавшийся с торрентов боевик. Звуки выстрелов и крики мешались с доносящейся из-за окна песней «Сектора газа». Прислушавшись, Делирий ухмыльнулся и поставил фильм на паузу…

На коленях перед алтарем
Я стою, грудь пылает огнем.
Перевернутый крест Люцифера висит на стене.
Ты ушла от меня на тот свет.
Жаль, со мною тебя рядом нет.
Ты пылаешь сейчас без меня в жарком адском огне…

На костре! На костре, сгорела в огне.
На костре. Моя ведьма сгорела в огне…
На костре. На костре сожжена, на костре.
На костре. Моя ведьма сгорела в огне…
Эти святоши в терновом венке
На кресте будут скоро висеть.
Будут висеть с перебитыми ребрами.
Смерть инквизиторам, смерть!

Ты была королевой ночи,
Но они наточили мечи
Ты была сожжена инквизиторами на костре.
Знай, что будешь ты отомщена
Да поможет мне в том Сатана
Все священники будут висеть на кровавом кресте.

На костре! На костре, сгорела в огне.
На костре. Моя ведьма сгорела в огне…
На костре. На костре сожжена, на костре.
На костре. Моя ведьма сгорела в огне…
Эти святоши в терновом венке
На кресте будут скоро висеть.
Будут висеть с перебитыми ребрами.
Смерть инквизиторам, смерть!

Каждый день без тебя это ад.
Но ты не возвратишься назад…
Без тебя, дорогая, никак не могу я уснуть.
Знай, что скоро к тебе я приду,
Мы увидимся вскоре в аду.
Острый жертвенный нож я воткну в свою грешную грудь.

На костре! На костре, сгорела в огне.
На костре. Моя ведьма сгорела в огне…
На костре. На костре сожжена, на костре.
На костре. Моя ведьма сгорела в огне…
Эти святоши в терновом венке
На кресте будут скоро висеть.
Будут висеть с перебитыми ребрами.
Смерть инквизиторам, смерть!