Собрание на Красноярской было необычно оживленным. Очень редко Бакулюму удавалось порассуждать не на абстрактные темы, а о каком-то конкретном событии. И вот – такой повод! Народу собралось не очень много: Лагофтальм, Туретта да парочка неофитов – юные мальчик и девочка, познакомившиеся с Лагофтальмом ВКонтакте. Недостаток финансов был возмещен продажей Ритиного ноутбука, который стал не нужен после того, как она поменяла пароли.
— Так это ты ее проклял? – с благоговением спросила Туретта, потирая свежий синяк на скуле. На ее сестру проклятие пока не подействовало – более того, вчера Варя здорово ее побила. Но то, что случилось с отступницей, внушало надежду на скорое разрешение и Туреттиных проблем.
— Нет, — важно отвечал Бакулюм. – На моем уровне оккультного развития этого уже не требуется. Понимаешь ли, тут уже все решает сам Сатана. Эта тварь причинила мне вред – и была жестоко наказана.
Туретта задумалась. Мысли тяжело ворочались в ее голове, тем не менее, постепенно складывались в простую логическую цепочку.
— Так значит, если я вдруг… Ну, перестану ходить сюда… Со мной тоже может что-то случиться?
— Смотря как перестанешь, — пожал плечами Бакулюм. – Мы не секта, если человек уходит нормально – никто не будет его держать. Но на Диастеме лежала определенная ответственность, и она не сочла нужным урегулировать все вопросы… Более того, ее уход не объяснялся никакими рациональными мотивами, не был угоден Сатане.
— Как же все сложно, — протянула Туретта.
— Не бойся, — подал голос Лагофтальм. – В случае чего просто спрашивай меня. Я всегда все объясню.
Туретта кинула на него благодарный взгляд, исполненный нежности и восхищения. Заметив это, Лагофтальм властным кивком пригласил ее на кухню. Женщина кинулась за ним с собачьим восторгом.
— Тебе опять нужно… Это? – прошептала она.
— Да. Прости, это уже может быть вредно для тебя… Но я сейчас теряю очень много силы. Очень напряженный период. Это нужно для Дела…
Туретта ловким движением вынула из кухонного шкафа бритвенное лезвие, не без торжественности брызнула на него дешевым одеколоном и смело полоснула себе по руке. Лагофтальм припал к порезу, с картинным наслаждением высасывая кровь. Женщина смотрела на него с умилением, как кормящая мать на младенца.
Лагофтальм и сам не знал, с чего ему пришло в голову представиться Туретте вампиром. Сначала это казалось забавной шуткой… Поначалу он даже не ожидал, что теория перейдет в практику. Да что там – его едва не вырвало, когда он впервые втянул губами теплую соленую жидкость. Но, как бывает с самыми неоднозначными из сексуальных извращений, преодоленное отвращение несло в себе бездну удовольствия. Нет, сексуального возбуждения как такового Лагофтальм по-прежнему не испытывал… Тем не менее, его до одури восхищала готовность, с которой Туретта отдавала ему свою кровь. Власть… Высшее проявление власти.
Когда они вернулись в комнату, Бакулюм взглянул на них с неодобрением. Он не понимал этого увлечения приятеля. Бакулюм остро реагировал на все факторы, которые роняли на его компанию психиатрическую тень. Он предпочитал воображать, будто бы общается с абсолютно нормальными людьми, а сумасшедшие – это те, кто живет за пределами лагофтальмовской квартиры, ходит на работу, растит детей и занимается прочей подобной ерундой.
И вообще ему не очень нравилась Туретта. Нет, безусловно, после потери Диастемы необходимо было найти хозяйку, которая поддерживала бы в квартире относительную чистоту. Но лучше было бы, если бы новая хозяйка, как и прежняя, считала своим великим учителем его, а не Лагофтальма. Раньше их роли уравновешивались: младшему из друзей принадлежала квартира, старшему – женщина. А теперь все начинало выглядеть так, словно бы Лагофтальм здесь главный.
И неофиток, как назло, приходит все меньше… Увы, но, не обладая голливудской внешностью, Бакулюм не мог быстро и просто решить вопрос с новой подружкой. Начал было заглядываться на Алопецию – но та тоже вдруг куда-то пропала…
Бакулюм вздохнул. К счастью, на днях на горизонте забрезжил лучик надежды. Во время последнего визита Вера пожаловалась ему, что Настя собирается покидать родовое гнездо. А в последнее время именно дочь мешала ему дислоцироваться у бывшей супруги. Как ни неприятно было признаваться в этом самому себе, но – девочка выросла и перестала быть ребенком. Как назло, она была очень похожа на свою тетку, Геену, в которую Бакулюм в молодости был влюблен… Он даже мечтал, что, разведясь с Верой, сойдется с ее двоюродной сестрой, и они вместе будут продвигать сатанизм в этот мир… Но увы – Геена скурвилась и выбрала мужика не с большим сатанинским сердцем, а с большим обывательским кошельком.
Казалось бы, прошли годы, и об этой обиде можно забыть. Но тут, как назло, Настя… Те же волосы, те же глаза. Тот же непокорный нрав. Бакулюм всерьез опасался, что как-нибудь, напившись, схватит ее за задницу. Нет, он давно был чужд предрассудков и не волновался из-за родства с девушкой. В конце концов, он никогда не был ей отцом в полном, духовном смысле слова – а вот той же Диастеме, можно сказать, стал отцом… И это не помешало ему ее трахать. Но, увы, Бакулюм со всей ясностью предвидел реакцию и самой Насти, и Веры. Нет сомнений, что после подобного случая бывшая жена все же перестанет пускать его на порог. Вера была слишком зашорена для таких вещей… А Бакулюм был слишком расчетлив, чтобы этого не учитывать.
Просто же смотреть на Настю было выше его сил. Но если она уедет… Что-то подсказывало ему, что в таком случае Вера не будет возражать, если он поселится в ее квартире. А там – чем черт не шутит, можно будет попробовать возобновить интимные отношения… На безбабье и рыбу раком. А может быть, Вера разрешит даже проводить в своей квартире собрания? Хотя нет… Лучше он станет там единоличным царьком. Никаких Лагофтальмов, никаких надоедливых неофитов… Только он – и свободное жизненное пространство. Комп надо будет перевезти, еда в холодильнике всегда есть, а если найти правильный подход к Вере – будет и пиво… В конце концов, теперь ей не придется тратить деньги на капризы дочери. А значит, освободившиеся финансы можно будет направить на поддержку отечественного сатанизма в его лице.
Бакулюм сладко вздохнул… «Нужно будет написать книгу, — решил он. – Да, фундаментальный проработанный труд, в котором я отражу весь свой жизненный опыт, все свои знания. Тут, на Красноярской, меня все время отвлекают эти пьянки-гулянки… А там, на Алексеевской, в тиши и покое»…
Примерно такие же мысли одолевали Бакулюма несколько лет назад, когда он переезжал к Лагофтальму. Только тогда он убеждал себя в том, что написанию труда всей его жизни мешает Вера со своими обывательскими заботами.

Проснувшись в очередной раз, Рита решила, что видит сон. Напротив ее кровати, по-гопнически расставив колени, сидел Делирий собственной персоной. Он был одет в черные джинсы и футболку с пентаграммой, а на его плечи был небрежно накинут белый халат. На вид он был трезвым, но обостренное травмами обоняние Риты уловило отчетливый запах спиртного.
С минуту Рита размышляла. Сон или не сон, но ситуация требовала реакции…
— Ты… Но откуда? Ко мне пока даже маму не пускали.
— Я же здесь в морге работал, — пожал плечами Делирий.
На самом деле, узнав в интернете о случившемся и рассчитав, что пострадавших должны были поместить именно в клинскую больницу, он все же не был до конца уверен в успехе идеи с посещением. В конце концов, увольняли его со скандалом… Но, к счастью, ему несказанно повезло. На одном посту сидела его бывшая любовница, с которой он расстался очень хорошо. На другом – чувствительная пожилая сотрудница, слету поверившая в сказку о большой любви. Теперь же, оказавшись в палате, Делирий не счел нужным как-либо намекнуть на трудности. Он сделал вид, что добраться до Ритиной кровати для него было элементарным делом.
— А ты не знаешь, что с остальными? – задала Рита вопрос, мучивший ее все это время. Врачи на вопрос не отвечали. Делирий же щепетильностью не страдал.
— Водила труп, второй мужик примерно в таком же состоянии, как ты. А баба вообще уже по коридорам бегает резвее, чем я. Только она немного того-с… Двинулась из-за смерти водителя. Или она сама по себе двинутая.
— Они были вместе, — прошептала шокированная Рита. – Ну… Любили друг друга.
— Ее в психиатрическую, наверное, будут переводить. Она говорит, что он не погиб, что она его воскресит, требует отдать тело. В морг, говорят, пыталась прорваться. Хамит всем очень сильно.
— Но что же я теперь буду делать… — Рита не слушала Делирия. По правде говоря, трагическая судьба Кадавриссы сейчас волновала ее меньше всего. – Он же меня учил… Он же больше всех со мной занимался…
Делирий с некоторым удивлением обнаружил, что девушка плачет. Он попытался напялить маску сочувствия.
— Ну что поделать, все мы смертны… Иногда приходится терять…
— Но без него меня не примут в ордене. Рабидус не сможет меня протащить, я знаю.
— Ну раз не примут, так зачем тебе туда. Что это значит – протаскивать? Живи как живется, у тебя же этот… Олег.
— Да какой Олег! – Рита рыдала уже в голос. – Ну почему я такая невезучая! Ну только все наладилось чуть-чуть…
Вдруг на ее лице отобразилось понимание.
— Это силы света! Мне говорили, что они против ритуала. Они против… Против меня. Может, это Бакулюм меня проклял? А? Как ты думаешь? – Рита сделала движение, чтобы схватить Делирия за руку. Она промахнулась, но он поспешно взял ее ладонь сам и застыл в неловкой принужденной позе отца, общающегося с новорожденным. Старушка, дремавшая на соседней кровати, начала с интересом вслушиваться в разговор.
Рита продолжала несвязно бормотать, и в конце концов Делирию это надоело.
— Заткнись! – рявкнул он. Рита с удивлением посмотрела на него. – Вот так… Ты что, хочешь, чтобы вас вдвоем с этой бабой в дурку увезли?
— Но я… Но правда – что же теперь делать? – прошептала девушка.
— Да ничего. Я смотрю, никаких теплых чувств к этому покойнику ты не испытывала, иначе бы плакала по нему, а не по себе. Хорошо – не испытывала, значит не заслужил. Так забей на него. И на орден тоже.
— Так как мне жить?
Делирий закатил глаза.
— Ты живешь – в твоем положении это уже неплохо. Рит, дура ты! Я же все-таки некромант… Пусть у меня теперь все плохо… Но я знаю, что такое смерть. Это великое дело. Я сам по наркоте один раз чуть не сдох, и я такое увидел… То есть понял… Я разом завязал – хотя до этого это казалось невозможным. Просто вдруг понял, что мне все это не надо: винт, дружки эти… Говно это, а не дружки. Я это понял, когда смерть меня коснулась. А ты не поняла.
Рита молчала. Она внезапно начала осознавать правоту своего собеседника… Да, его речь звучала грубо, но доходила до сознания гораздо легче, чем путаные писания вульфовского ордена.
— Тебя коснулась смерть – это первый знак. Она отступила, едва коснувшись – это второй знак. А ты… Думаешь о каком-то ордене.
— Но его… Его, Мальдеста, – тоже коснулась… И не отступила, — шепнула Рита.
— Это его дело, — отрезал Делирий. – Каждый разбирается с этим в одиночку, в этом вся суть. Никакие ордена не имеют значения, когда…
Бабушка на соседней кровати притворялась спящей, а на самом деле пыталась одновременно молиться и формулировать жалобу в минздрав. То и другое выходило плохо – молиться мешал застарелый советский атеизм, а жалоба, как ни крути, получалась идиотской. «Доктор-колдун беседовал с пациенткой-колдуньей о смысле жизни и смерти»? В конце концов бабушка решила никуда ничего не писать, но уж точно как следует обсудить все это с соседками.
Внезапно дверь распахнулась.
— Это что такое?! – кричала ворвавшаяся в палату женщина в форменном брючном костюме. – Волков? Ты что тут делаешь? Тебя уволили!
— Я посетитель…
— Запрещены посещения! Кто пустил?
— Никто, я сам пробрался… Тайно, как змей в библейский сад.
— Ты у меня пошуткуешь! Вон отсюда со своими шутками! И забудь о премии! То есть, тьфу… Охрану сейчас позову!
— О, кстати, насчет охраны… И правда надо зайти к Петровичу.
— Я тебе дам Петровича!
Наконец дверь за Делирием закрылась. Доктор на минуту застыла, охорашиваясь – как и все одинокие молодящиеся женщины, при ссорах с мужчинами она испытывала двойственное чувство злобы и сексуального возбуждения. Затем она тоже вышла размашистым шагом, так и не взглянув на Риту.
Рита хотела крикнуть вслед Делирию – «Спасибо!», но вовремя поняла, что это может быть воспринято как благодарность выгнавшей его женщине. Вздохнув, девушка снова стала проваливаться в сон. На этот раз – глубокий, спокойный, приятнейший сон без сновидений. У нее было слишком мало сил, чтобы осмыслить произошедшее. Но где-то на уровне шестого чувства она понимала, что вот теперь ритуал можно считать завершенным. И – это было самое важное солнцестояние в ее жизни.

Олег лежал на кровати в своей комнате и напряженно смотрел в потолок. Время от времени он переводил взгляд на рисунок обоев – не начнет ли он шевелиться? Опытные люди говорили, что этот эффект проявляется почти у всех. Однако обои были неподвижны.

— На меня, кажется, не действует, — сказал он Стасу, неловко ворочая язык над маркой.

Сосед сидел на полу, привалившись к стене. Он скорчил гримасу, вероятно, означавшую – подожди. Стас относился к числу тех самых опытных людей – то есть уже принимал кислоту один раз. Он счел, что отреагировал вполне адекватно, поэтому в опыте с Олегом они вполне могут обойтись без ситтера. Все равно в прошлый раз ситтер уснул и останавливать девушку, пытавшуюся выйти в окно, пришлось ему – новичку. И он остановил, хотя находился под действием вещества. А значит, и сейчас в случае чего справится.

Олег вздохнул. Ладно… Наверное, надо отвлечься и не накручивать себя. В идеале можно было бы почитать, но Стас обидится. Охваченный эмоциями человека, внезапно застрявшего в очереди в Ашане или оказавшегося в туалете без освежителя с увлекательными надписями, Олег начал играться с лазерной указкой, валявшейся на тумбочке рядом с кроватью.

Внезапно ему пришло в голову немного подыграть Стасу. Ну а что? Сосед старался, добывал кислоту, решил излечить его от несчастной любви… А он не реагирует… Олег пристально вперился взглядом в стыдливо расфокусировавшуюся от такого внимания красную точку и решил, что при желании в ней можно разглядеть… да хоть лик Сатаны. Если честно, то на самом деле… Вот глаза… Рога…

— Да это же Сатана! – объявил он, слегка поводя указкой из стороны в сторону. Стас радостно улыбнулся.

Олег рассматривал точку довольно долго, и в конце концов начал понимать, что Сатана, пожалуй, и правда выглядит более реалистично, чем допускает нормальное состояние психики. Или это самовнушение? Олег решил, что произвел на Стаса нужное впечатление, и захотел оторвать взгляд от точки… Но уже не смог. Сатана был чертовски красив… Так красив, что…

Нет, это было не художественное впечатление. В конце концов, Олег жил в XXI веке и бывал на 3D-фильмах. Изображение, которое он видел на покрывале своей кровати, не могло сравниться с плодами работы аниматоров. А он-то полагал, что в лучшем случае увидит нечто вроде 3D-фильма. Стас намекал, что его ожидает нечто более впечатляющее, но новичок искренне не мог понять – неужели возможно добиться большего эффекта присутствия и проработки деталей, чем в кинотеатре? Куда уж больше? Но оказалось, что дело не в этом. Вещество не только продуцировало визуальные эффекты, но и мощно влияло на эмоции. Вглядываясь в галлюцинацию, Олег ощущал первобытный восторг – словно дикарь, сожравший неправильных грибов и узревший на опушке косматое лесное божество. В этом плане годы эволюции мало что изменили. Вся искушенность жителя XXI века была сметена вихрем незамутненных животных чувств.

Вдруг указку вырвали у него из рук. Олег возмущенно уставился на Стаса. А тот, пошатываясь, начал пускать красную точку по обоям. Олег кинулся за ней, словно молодой кот. На периферии сознания мелькнула мысль, что находись он в состоянии алкогольного опьянения – он, пожалуй, бросился бы с кулаками на Стаса. Но сейчас он чувствовал себя иначе. В его груди не было места для злости – только восторг. Рассердившись в первую секунду, уже на вторую он радостно принял приглашение к игре.

Затем указка была забыта… Друзья обнаружили новое развлечение: обои таки-зашевелились. Олег с восхищением щупал ровную стену и не верил своим рукам… Ибо глаза видели, что абстрактный узор превратился в непроходимые сказочные джунгли.

Несоответствие осязательных и визуальных ощущений натолкнуло его на мысль…

— Этого мира не существует, — объявил он. Марка уже полностью рассосалась и не мешала артикуляции. – Нам просто врут, понимаешь? Это декорации… Мы сейчас их немножко сдвинули – и привет…
— А что существует? – рассеянно поинтересовался Стас, занятый созерцанием обоев.
— Ничего… Тьма… То есть нет! Нет такого, чтобы все было выдумано и нарисовано на темном покрывале… Нет, это все есть… Но оно не в порядке. Порядок – в наших головах. А в реальности – мешанина… Стоило чуть помешать голове выстраивать все в порядке – и все… Хаос! Да, мы в Хаосе. Ты что ржешь?

— Да нет, ничего… Я не над тобой… Я просто анекдот вспомнил – «Шаманский телевизор: ем грибы, смотрю ковер».

Олег тоже засмеялся. Он чувствовал истерическую благодарность к Стасу, так вовремя вспомнившему такой прекрасный анекдот. Этот смех доставил ему столько удовольствия! Какой же Стас молодец!

— У нас нет ковра, у нас обои – телевизор! – заявил он.
— Да и там тоже телевизор, — заметил Стас, указывая на шевелящийся плед.
— А если посмотреть в окно? Окно тоже шаманский телевизор.
— Весь мир шаманский телевизор!
— А солнце – гребаный фонарь!

Они еще о чем-то говорили, еще что-то видели… Наконец Олег перешел в следующую фазу – он опять, как и в самом начале, начал сомневаться в реальности своего опьянения. И вообще – в его комнате становилось скучно. Он прошел в комнату Стаса и вышел на балкон, где с удивлением заметил, что по небу раскаленной лавой растекается рассвет. Некоторое время Олег размышлял – глюк это или не глюк, и наконец уверился в том, что ночь действительно прошла. «А ведь вчера было солнцестояние, — вспомнил он. – Вот и отпраздновал…».

Внезапно ему пришла в голову мысль, такая же стандартная, как и копошение обоев. Глядя вниз с девятого этажа, он решил, что может летать. «Ну в самом деле… Это же все ложь, условность, я в этом убедился, — размышлял он. – Так почему я должен верить, будто бы пронесусь по несуществующему воздуху и разобью свое несуществующее тело о несуществующий асфальт? Надо сделать это, просто чтобы до конца доказать себе справедливость этого ощущения».

Однако его уже действительно начинало отпускать… Вместо того, чтобы броситься вниз, Олег присел на табуретку и углубился в анализ своих ощущений. Какая-то часть его мозга уже понимала, что все не так просто. «Пожалуй, не прыгну. Я только пытаюсь убедить себя в том, что я такой чокнутый нарик, который может попробовать полетать. Хотя… А вдруг это я сейчас пытаюсь убедить себя в том, что только пытаюсь убедить… А вдруг сигану?». В груди Олега при этом не присутствовало не капли горечи, нельзя сказать, будто он размышлял о самоубийстве. Мысли текли легко и спокойно, словно он решал занятную научную дилемму. За этим опасным занятием его и застал Стас, вспомнивший наконец о своем намерении побыть пилотом (то есть совместить роль психонавта и ситтера).

— Пошли? Чего ты тут?
— Пошли, — легко согласился Олег. Внезапно его скорчило и он не без изящности блеванул на пол. – Вот черт… Не надо было жрать перед этим.
— Да нет, нормально, — ответил Стас, протягивая ему тряпку. – Я в прошлый раз не пожрал – и потом как пробило на хавку… Пришлось жрать шевелящуюся яичницу. А это, знаешь ли, то еще удовольствие.
— Я когда в Воронеж ездил, друг детства рассказал… Они недавно с другим приятелем нажрались, а тому бухать вообще нельзя – шиза, сидит на таблетках. В общем, сначала все было нормально, а потом этот псих выпил шампунь и стал блевать радужными пузырями.
— Ха, и как, нормально? Просто проблевался и все?
— Да нет, забрали в больницу… Сначала в токсу – не только из-за шампуня, там же еще и алкоголь, и колеса эти. Ну а потом перевели по месту назначения, в родную психушку.

Засыпая, Олег твердо решил завтра же связаться с Ритой. Все умственные построения и недомолвки показались такой ерундой на фоне того, что он видел сегодня… «Быть счастливым так легко, — подумал Олег. – Надо просто делать то, что тебе хочется. Делать, а не размышлять, умножая число удерживающих тебя цепей. Пока размышляешь – жизнь проходит… Вот ты видишь кота – ты можешь пересчитать все его шерстинки, чтоб его классифицировать. Только кот тем временем или убежит, или сдохнет от старости. А можешь просто взять кота и погладить… Так же и с девушками».

Рита очнулась в помещении со стенами, неровно облеванными зеленой краской (как в школе). Свет электрических ламп показался неприятно ярким после долгих часов (или дней?) проведенных в бархатной тьме, наполненной какими-то видениями. Некоторое время эти видения оставались четкими, девушка хорошо помнила их последовательность и взаимосвязь. Но стоило несколько раз моргнуть – и все исчезло. В сознание начала просачиваться неумолимая реальность – словно вода, заполняющая трюм тонущего корабля. «Что это, капельница?», — с отвращением идентифицировала девушка неприятное ощущение в руке.

Череда ассоциаций «капельница-стены-кровать» наконец собралась в единую картину в расслабленном мозге, и все существо девушки пронзил запоздалый страх. Но затем он отступил – память подсказала, что если ты проснулся в больнице, то худшее, вероятно, уже позади. Рита начала вспоминать…

События последнего дня, который был зафиксирован ее сознанием, восстанавливались довольно легко. Одна деталь тянула за собой множество других, и в конце концов Рита вспомнила это воскресенье даже лучше, чем любой другой день своей жизни.

С раннего утра она очень волновалась: она должна была впервые поучаствовать в совместном выездном ритуале. За неделю до этого (сразу после того, как она провела вступительный ритуал) Мальдест торжественно присвоил ей имя Магнификус Стулти (это имя нашептали ему демоны)… Теперь она могла считать себя полноправным членом круга. Ну, почти. Оставался еще общий ритуал.

Накануне Рита легла пораньше, чтобы накопить силы для действа. Но эта предосторожность сыграла с ней злую шутку: она проснулась в четыре часа утра и уже не могла заставить себя снова лечь. Так и сидела под алтарем (расположенным у той самой пентаграммы, нарисованной Олегом) и курила одну сигарету за другой. Наконец в восемь часов она приняла душ и отправилась в путь.

Мальдест жил на тринадцатом этаже шестнадцатиэтажной башни в районе Ховрино – точно напротив печально известной московской заброшенной больницы, прозванной «Амбрелла» за сходство с одноименной корпорацией по разработке биологического оружия из игр серии Resident Evil. У него на квартире в день летнего солнцестояния собралась вся ячейка ордена — Рита, Рабидус и Кадаврисса Макулис. Последнюю Рита увидела впервые, до этого они общались только в интернете. Кадаврисса оказалась крайне интровертной дамочкой лет двадцати пяти, которую можно было принять за активистку общества асексуалов, проведшую юность в субкультуре эмо. На первое намекал ее холодный и отстраненный вид, вызывающий ассоциации не с бессердечной черной ведьмой, а с сушеной воблой (не спасала даже репутация подружки Мальдеста). На второе – устрашающего вида шрамы на запястье левой руки.

— Мальдест, да у тебя стол полон явств! — сказал Рабидус, с ухмылкой глядя на пустой кухонный стол, покрытый прожженной клетчатой клеенкой.

— Могу предложить только чай, соратники, — ответил Мальдест, глубоко затягиваясь сигаретой. – Перед такой практикой необходимо соблюдать черный пост. Надеюсь, никто его не нарушил? Иначе это повредит нашему замыслу и нарушит духовную чистоту перед Дьяволом.

При этих словах Кадаврисса кинула исподлобья беглый, но исполненный яда взгляд на Риту. «Мы можем быть уверены насчет тебя? Нельзя скрывать от соратников, если ты нарушила черный пост, иначе недовольство Силы затронет весь круг», — было написано в ее крошечных глазках, не оскверненных макияжем.

Рабидус подошел к окну, посмотрел на Ховринку и задумчиво проговорил:

— В этом здании мне видится проявление силы Баалзебуба. В нем я вижу холод, мрак и некрушный поток… Людишки, которые живут здесь, не чувствуют этого, но сила здания влияет на них. Если мы проведем практику там, это увеличит эффект от нашего действия. Да и, по слухам, там до нас ритуалили сатанисты. Говорят, там даже есть несколько трупов. Ты, кстати, про это ничего не знаешь, Мальдест?

— Эта заброшка протягивает лишь позеров, херок и маргиналов. Темной силы в ней нет, только человеческая грязь. Нам нечего там делать. Мы поедем ритуалить в лес, подальше от людей и города.

Они спустились во двор. День, как назло, выдался прохладным. Или это просто двор был неудачно затенен и продувался всеми ветрами? Порыв ледяного воздуха резко обдал группу на выходе из подъезда, заставив Риту поежиться.

Во дворе под деревом стояла видавшая лучшие времена старая бэха с характерными сдвоенными фарами. Машина была черного цвета, и номера «Н666АХ97» сразу говорили окружающим, что ее владелец — служитель сил зла. Однако вмятина на левом борту и ржавчина на колесных арках портили все впечатление. Мальдест щелкнул по кнопке брелка, снимая колесницу Ада с сигнализации.

— Залезайте, — сказал он и уверенным движением сел за руль.

Впереди устроилась Кадаврисса, сзади Рабидус и Рита. Поворот ключа, противный писк  стартера… Машина не завелась.

— Вот треклятье! Педус не хочет, чтобы мы совершили сегодня свое Дело! – пробормотал лидер. Он вылез из машины, открыл капот и стал возиться с аккумулятором.

— Это всегда так? Ну, Педус?.. – с уважением спросила Рита, ощущая приятный холодок от первого соприкосновения с неизведанным.

— Не всегда, но часто. Перед каждым важным действом ангелы Демиурга находят способы препятствовать нам и пытаются расстроить наши планы, — ответил Рабидус, нервно закуривая. – На дневных ритуалах это особенно вероятно… Но солнцестояние должно праздноваться в лучах солнечного огня.

— Солнечный огонь – не то же самое, что свет? – проговорила Рита полуутвердительно, просто чтобы поддержать беседу.

— Конечно, — фыркнула Кадаврисса с таким презрением, что Рита горько пожалела о сказанном. Подружка Мальдеста пользовалась испытанным преимуществом глубоких интровертов – все ее реплики в силу своей редкости звучали особенно значительно.

Спустя минут десять, матерясь на происки сил света, Мальдест закончил процедуру оживления колесницы, сел обратно за руль, повернул ключ, после чего с жутким скрежетом стартера двигатель завелся. Все с облегчением вздохнули. В колонках захрипел какой-то блэк и машина, резко маневрируя, выехала со двора на широкую дорогу.

Миновав плотный поток машин на Ленинградке, Мальдест свернул на областную кольцевую трассу. Закурив и отвлекшись от дороги, он спросил:

— У кого какие мысли насчет предстоящего Дела? Готов ли каждый из вас увидеть Дьявола и провести его силу в эту мир?

— Знаешь, мы ведь уже неделю на черном посте. Прости, Мальдест, но сосиски мешают мне думать о Дьяволе! – ответил Рабидус. Тон его голоса был шутливым, но во взгляде, брошенном на промелькнувшую за окном облезлую вывеску «Сосиски в тесте», виделась неподдельная тоска.

Мальдест заметил это и недобро усмехнулся:

— Настоящему Темному адепту это не должно мешать. Надо избавляться от человеческих желаний и преодолевать любые трудности и невзгоды.

Рабидус понял, что его шутку не оценили, и сконфуженно замолчал. С каждой минутой он все яснее осознавал, что завтра они будут долго сраться в переписке из-за этой фразы. Он забыл, что в машине находится новенькая… Мальдест не одобрял юмора, если он не был направлен против презренных людишек и вездесущих сил света. С неуставными шутками Рабидуса, допущенными наедине, он худо-бедно научился мириться. Но чтоб вот так опозорить орден перед новой ученицей, да еще и в преддверии важного ритуала…

Спустя полчаса бэха повернула с областной трассы на неприметный съезд к заброшенной военной базе. Миновав чернеющие руины казарм, Мальдест загнал машину в кусты. Водрузив на спину рюкзаки, они углубились в лес примерно на километр. Глядя на руины, Рита невольно вспомнила свидание с Олегом и затосковала… Но потом, на лесной тропе, она сумела перенаправить чувства в нужное русло. Все шло хорошо. Отголоски человеческой грязи еще долго будут ее преследовать… Об этом ее честно предупреждали. Такие кошмары, как бакулюмовское учение, не преодолеваются на раз-два.

Время приближалось к полудню, ветер усилился и принес первые капли дождя. Несмотря на это, Мальдест приступил к приготовлениям. Достал кипу распечаток, вручил каждому из участвующих в ритуале по нескольку листов текста и, прикинув на глаз, воткнул в землю пять черных свечей, образовавших слегка кривоватую пентаграмму. Свечи удалось зажечь не сразу, и в проникавшем сквозь кроны деревьев солнечном свете их мерцание было еле различимо. Рите даже показалось, что одна свеча сразу погасла… Но она не решилась вмешиваться в процесс. Мальдест встал лицом к Югу и указал остальным их расположение в круге.

— Нима, оговакул то сан ивабзи, — начал читать Мальдест текст перевернутой христианской молитвы, что, по задумке, должно было изгнать светлые силы с места проведения ритуала. Остальные повторяли за ним строчка в строчку, сверяясь с текстом на своих распечатках.

Затем Мальдест перевернул лист и начал читать длинное воззвание ко всем темным силам, возвышенное и эмоциональное. Он верил в то, что говорил, и не сомневался в цели ритуала. Он вдохновенно вещал о приближении конца света, о верности Дьяволу, о единстве всех истинных Темных как соратников по Легиону. Затем он достал лист черной бумаги и лезвием сделал надрез на левом запястье. Дождавшись, пока пара капель крови не окажется на нем, он передал лист остальным по кругу.

Чтение воззваний завершилось словами: «Прими нашу кровь, Отец наш, и да не пожелаем мы никакой награды за наше вечное Тебе служение». Никогда прежде Рита не испытывала такого чувства причастности к общему делу и ощущения сакральности момента. Нет более ничего, кроме Черного Пламени и других братьев и сестер во Тьме… Братьев и сестер, которые взяли ее под свое крыло, несмотря на ее сомнительное бакулюмовское прошлое… Несмотря на недовольство других членов ордена… Чуть не плача от умиления, девушка глядела в неровное пламя ближайшей свечи. Где-то там, далеко, в этот самый полдень, десятки и сотни других Темных, верных Дьяволу, взывают к Нему и проводят губительные силы в мир, приближая конец матрице, управляемой демиургом. Отошли на второй план будничные проблемы, терки в отношениях с другими и даже холодный ветер перестал вызывать резкий дискомфорт…

По мере возвращения в реальность материального мира это состояние уходило, оставляя чувство выполненного долга и странную пустоту в голове.

На обратном пути все молчали. За окном мелькали полумертвые деревни, дождь превратился в ливень, и лишь изредка мимо с шумом проносились редкие встречные машины. Дело было сделано, можно было расслабиться и вздремнуть на заднем сиденье… Для Риты сонливость была естественной – ведь накануне она спала не более шести часов. Но клонить в сон начало не только ее. Измученный недельным черным постом и нехваткой энергии организм Мальдеста решил, что самое время перейти в спящий режим.

Последнее, что Рита запомнила, был яркий свет фар, прорезавший стену дождя, и отчаянный рев сигнала грузовика.

Информагентства описали происшествие кратко:

«Тридцатилетний водитель автомобиля BMW E34, не справившись с управлением, выехал на встречную полосу на 28-м километре автодороги А-108 в Клинском районе Московской области, где совершил столкновение с грузовиком «КамАЗ». Водитель легковой машины погиб на месте ДТП, трое пассажиров в состоянии средней тяжести доставлены в районную больницу».

Алопеция, облаченная в бежевый деловой костюм и туфли, сидела в офисе компании, торгующей электроникой, и выполняла свое первое рабочее задание — переиначивала экселевскую таблицу для нужд фирмы. Она пока не совсем понимала, каковы эти нужды, но в будущем надеялась наловчиться. Начальница отдела, пышнотелая блондинка Кристина, объяснила, что особо заморачиваться не надо – главное, «чувствовать волну». Алопеция надеялась, что когда-нибудь почувствует.

Отец Алопеции очень удивился и обрадовался, когда дочь заявила, что хочет устроиться на работу. Он немедленно поднял все свои связи и пристроил дочь в достаточно приличную фирму. Алопеция была немного разочарована: торговля компьютерами и телефонами в «дружной команде» мало соответствовала ее представлениям о прекрасном. Она предпочла бы работать творчески, по профессии, разбираться с проблемами людей… Но у отца не было знакомых, которым требовался бы, например, психолог в клинику. О том, чтобы самостоятельно устроиться в госучреждение или мелкую полумошенническую контору, Алопеция и помыслить не могла. Рассчитывать на частную практику, имея за плечами лишь протухший от долгого лежания в столе диплом, явно не приходилось…

«Ничего, я просто набираюсь опыта», — думала девушка. К тому же на поверку все оказалось не так плохо. Как и все молодые люди, впервые выходящие на работу, Алопеция была одновременно шокирована и очарована серьезностью происходящего. Ей было в новинку ощущать, что от нее ждут выполнения заданий, направленных не на ее собственное развитие (как в вузе), а на решение проблем, стоящих перед большой серьезной фирмой. Девушка была бы разочарована, если бы узнала, что ее ставка  долго оставалась пустой без какого-либо вреда для бизнеса, а лично ее приняли на должность исключительно ради будущего заключения крупного контракта с фирмой ее отца. Но она не знала этого и раздувалась от чувства собственной важности.

Решение заняться карьерой пришло спонтанно… Во-первых, на Алопецию повлияли отношения с Делирием. Когда она в юности вступала в ряды неформалов, ее окружали в основном студенты, веселые молодые разгильдяи. С ними было весело обсуждать убожество капиталистической глобализации, пить пиво и не думать о завтрашнем дне. Но годы шли, часть разгильдяев создала семьи и устроилась на работу, а часть скатилась на настоящее социальное дно. Личность Делирия неопровержимо доказывала, что на дне нет романтики. Точнее, романтика может быть и есть — но тяжелая, болезненная, с холодным запахом смерти и тюрьмы. Алопеция не чувствовала себя готовой к такому. Она была из тех людей, что могут восхищаться стихами Сергея Есенина, но никогда не свяжут свою жизнь со спивающимся поэтом.

После расставания с Делирием ее охватила смутная тоска… Она пыталась лечить ее, являясь на собрания в квартиру Лагофтальма. Но там ей стало еще тоскливее — и это послужило вторым толчком к карьере. Против воли она увидела в Бакулюме все худшие черты Делирия — но не увидела лучших. Если Делирия можно было считать хотя бы «падшим ангелом», мрачным и безнадежным странником, то пухленький Бакулюм никак не тянул на эту роль. К тому же Алопецию страшно раздражала новая пассия Лагофтальма, Туретта. Алопеция была готова, презирая золотую молодежь, тусоваться с безработными неформалами… но не с продавщицей же!

Алопеция уговорила провизора в аптеке около дома продать ей без рецепта легкий антидепрессант. Был ли это эффект плацебо или реальное химическое воздействие, но в голове прояснилось. Девушка позвонила отцу и попросила подыскать ей работу. А затем отправилась в магазин и купила себе несколько деловых костюмов, сумочек и прочих аксессуаров, разом потратив полторы будущих зарплаты.

Ездить на работу в общественном транспорте она не смогла… Раскатывать на электричках весело днем, в джинсах и футболке. Но лезть в вагон в час пик в образе деловой дамы? Алопеция в первый же день почувствовала себя смешной. К тому же электрички прочно ассоциировались в ее голове с Делирием… Он ведь тоже жил в Подмосковье. Как психолог, Алопеция привыкла уделять много внимания деталям. В итоге она оформила контракт с фирмой такси, и теперь каждое утро ехала из Долгопрудного в Москву на машине. Затем, правда, пересаживалась на метро — но до места работы ей надо было проехать всего две станции.

Конечно, это выглядело довольно глупо, поэтому Алопеция записалась в автошколу и четко дала понять родителям, что хочет получить в подарок на двадцать шестой день рождения (до которого оставалось три месяца).

Раннее пробуждение, работа и автошкола сильно утомляли девушку, которая последние несколько лет прожила «в режиме кошки», просыпаясь и засыпая в любое удобное время. Алопеция решила, что сейчас, в такое трудное время, может позволить себе немного поддержать организм. Она связалась с дилером, который еще в студенческие годы продавал ей амфетамин. К счастью, он все еще находился на свободе. Когда-то фен был для Алопеции развлечением, а теперь превратился в средство решения насущной задачи. Естественно, она была уверена, что легко откажется от наркотиков, как только переживет переходный период.

К счастью, на новой работе к ней еще не успели привыкнуть, поэтому легко поверили в то, что странная дерганость — ее обычное качество, а не следствие применения препаратов.

Примерно в середине работы над таблицей Алопеция отвлеклась на прохождение психологического теста. Она немного поразмыслила над допустимостью траты рабочего времени на личные цели, но затем решила, что забота о собственном развитии может позитивно повлиять на выполнение задания.

Тест счел Алопецию эмоционально нестабильным интровертом, тревожным и стремящимся к доминации. Уровень адекватности самовосприятия при этом оценивался очень низко. Результат не особенно понравился Алопеции, но затем она вспомнила, что Бакулюм говорил о неприменимости стандартных тестов к сатанистам… «Меня, например, любой психолог счел бы человеком совершенно больным», — с презрением ухмылялся он. Ученики подобострастно улыбались в ответ… Мол, ну и дураки эти психологи, такого великого человека записывают в ненормальные.

Алопеция нахмурилась. А так ли неправ был бы этот самый воображаемый психолог? Девушка была очень зла на Бакулюма и Лагофтальма… Она вспомнила последний свой визит на Красноярскую, когда они устроили клоунское выступление с проклятием сестры этой продавщицы Туретты. Разве серьезные оккультисты опустились бы до зачитывания воззвания, завершавшегося словами – «И поразите беспощадно врага Сатаны, гнойную отрыжку светлых богов, язву на теле вселенской тьмы, Варвару Смирнову»?! С каких пор эта Варвара стала врагом Сатаны? Она обидела свою слабоумную сестренку, коя служила тьме путем продажи бухла Лагофтальму?

С другой стороны… «Я же не Диастема, чтобы проявлять этот юношеский максимализм… Да, в целом я разочарована. Но это не означает, что я должна немедленно отвергнуть все, чему меня учил Баклюм. Ведь были там и полезные моменты», — рассудила Алопеция.

Чему Бакулюм точно не научил и не мог научить ее – так это искусству отличать полезное от приятного.

К сожалению, Рите не с кем было вести подобные разговоры. Пережив легкий бунт иммунной системы, она окончательно уверовала в высокие достоинства вульфовского ордена. Немало тому способствовала закрытость и таинственность организации… Можно с высокой вероятностью утверждать, что девушка во второй раз не попалась бы в лапы такого человека, как Бакулюм. Если бы она сразу увидела еще одну обшарпанную квартиру, если бы ей довелось выпить с кем-то из новых знакомых, если бы она послушала их пьяные откровения о семейной и трудовой жизни… Однако ничего подобного не происходило: новые друзья тщательно изолировали сатанизм от своего повседневного бытия. Каждый адепт немного стыдился своего социального облика – и, честно говоря, большинство из них имели для этого вполне весомые причины. Однако в ордене было принято считать, что достойный облик целостной личности в принципе является чем-то недостижимым. Личность адепта делилась на «сатанинское» и «человеческое», причем достоинство первой половины измерялось степенью презрения ко второй.

Большинство последователей Вульфа, как уже говорилось выше, не были маргиналами. Нет, они просто шли по жизни наиболее легким путем – таким же, какой выбирала основная масса их одноклассников, однокурсников и товарищей по дворовым играм. Адепты из богатых семей покорно занимали непыльные должности в фирмах родителей. Адепты из бедных так же покорно торговали телефонами или обслуживали посетителей в ресторанах. Середнячки строили невнятные и неприметные карьеры, иногда добиваясь даже определенных успехов на узкопрофессиональном поприще. Однако даже если успех был очевиден – говорить о нем с соратниками не следовало. Нарушителя этого правила легко могли обвинить в слишком большой зацикленности на «презренном человеческом мире».

Странно, что при таком отношении адепты все же не находили в себе сил отречься от человеческого мира по-настоящему, уйти в ту самую маргинальщину. Вероятно, именно из-за этой подсознательной приверженности тезису «все как у людей» (пусть внешне яростно отвергаемому) они так ненавидели Бакулюма, не побоявшегося пойти в отрицании человеческого мира до логического конца. Фигура Бакулюма перманентно напоминала этим несчастным романтикам, где они оказались бы, если бы во всей полноте следовали своим принципам. Они ненавидели его, подсознательно чуя, что отличаются от него отнюдь не тонкостями мировоззрения, а лишь образом человеческой жизни. То есть отличаются не в главном, а в мелочах (если опираться на их же собственную систему ценностей).

Увы, но в этом мире не было места личности. Группы адептов перманентно грызлись между собой, и грызня внутри групп также являлась скорее правилом, нежели исключением. Если адепты и проявляли по отношению друг к другу теплые чувства – это напоминало скорее хищные улыбки обитательниц женской зоны, нежели искреннюю симпатию. Человеку, к которому проявили такого рода внимание, следовало немедленно насторожиться – от него явно чего-то хотели. Ну а общение с представителями иных орденов и ковенов и вовсе приравнивалось к преступлению. Такого рода связи (пусть даже оставшиеся в прошлом) либо тщательно скрывали, либо униженно оправдывали. Соответственно, от личности конкретного адепта здесь не зависело ничего. Соратников волновала исключительно информация о том, к какой группе он принадлежит, какое место в ней занимает, не замечен ли в связях с чужаками.

По-хорошему – Рите ничего не светило в ордене с ее бакулюмовским прошлым. Страшно подумать: она не просто состояла в его ковене, но даже имела с ним близкие отношения. Та самая близость, которая возвышала ее в квартире Лагофтальма, оказалась роковой в новых условиях.

Однако девушку спасла относительная автономность адептов. Хотя орден пытался выступать в качестве единой структуры, на поверку он давным-давно представлял собой скопление разрозненных групп, редко взаимодействующих друг с другом. Когда Рабидус Таун, Мальдест Анимум и их подруга Кадаврисса Макулис завели переписку с Ритой по поводу опубликованных порно-фотографий, они еще помыслить не могли, что примут ее в свои ряды. Им хотелось просто посмеяться над грязным бельем конкурентов. Однако Рита не стала с ними ругаться, проявила интерес к их деятельности, и они не смогли устоять перед искушением взять ее под свое крыло (до этого в их группе не было учеников, и им приходилось удовлетворять свое самолюбие ленивыми переругиваниями друг с другом). Ко всему прочему, Рабидус переживал из-за того, что Кадаврисса и Мальдест составляли пару, а ему приходилось довольствоваться редким просмотром порнухи. Связи с девушками, не являвшимися членами ордена, были запрещены. И даже связь с неофиткой (коей пока являлась Рита) была бы резко осуждена соратниками… Но Рабидус рассуждал, что рано или поздно Рита перестанет быть неофиткой.
Безусловно, слухи о ее ученичестве начали потихоньку распространяться, и группа Мальдеста уже выслушала пару неприятных намеков… Но до настоящих разборок дело еще не дошло. Новоявленные учителя наивно надеялись, что когда орден созреет для разборок – Рита уже очень сильно изменится, и о ней нельзя будет судить исключительно по ее прошлому.

Чтобы получить хотя бы какие-то гарантии такого развития событий, учителя активно препятствовали общению Риты со всеми, с кем она познакомилась в «бакулюмовскую» эпоху. К сожалению, в их число попал и Олег. Девушка пыталась схитрить, убедить вульфовских в том, что он разделяет их идеалы и сам не прочь вступить в орден. Однако въедливые учителя требовали доказательств – пересылку переписки, присутствия на встречах. Рита пробовала схитрить, пересылая крошечные куски переписки, из которых можно было сделать вывод о лояльности Олега. Но вышло только хуже: от нее потребовали подробностей, ей задали уточняющие вопросы… И в итоге нелояльность Олега была раскрыта во всей полноте.

Через две недели Олег вернулся из отпуска, один или два раза переночевал у Риты… Однако он слишком ясно видел, что девушка не рада ему. Такого он не ожидал – он предполагал, что она слишком сильно увлечется идеями Вульфа, но не понимал, как это скажется на личных отношениях. Соответственно, он с извечным мужским простодушием решил, что Рита просто стала плохо относиться к нему лично. Олег подумал, что она полюбила кого-то из вульфовских, и перестал донимать ее звонками и сообщениями. Рита, в свою очередь, сочла, что она перестала его интересовать.

Дочь Бакулюма Настя хмуро пила чай на просторной кухне своей тетки. Та сидела напротив, не приставая и не расспрашивая, лишь изредка отхлебывая из бокала немного красного вина. Черное платье простого покроя, пара изящных браслетов, прямая, но свободная осанка. Настя любила тетку… Когда-то давно она ездила к ней, чтобы общаться с ее дочками – двумя милыми близняшками чуть помладше Насти. Но сейчас дочки учились в Норвегии, а Настя продолжала посещать квартиру, расположенную в мрачном, напоминающем пещеру сталинском доме. Тетка общалась с нею практически наравне, и это было приятно.

Мать тоже давно была с Настей на равных, но оттенок отношения был другим… Вера как будто радовалась, что избавилась от обязанности защищать и воспитывать дочь. А вот ее двоюродная сестра, тетя Марина, не просто позволяла Насте чувствовать себя взрослой, но и проявляла к ней искренний интерес.

К тому же тетя Марина была необычным человеком – она вместе с мужем (человеком суровым и замкнутым, о личности которого мало что было известно даже родственникам) владела сетью из пяти магических салонов. Она знала несколько языков, защитила диссертацию по истории древних шумеров. Она обладала даже некоторой известностью – иногда ее звали комментировать эзотерические вопросы в газетах и телепередачах. Настя с ревнивым волнением отмечала, что в этих выступлениях тетя выглядит не такой умной и разносторонне развитой, как в личном общении. Однако Марина в ответ на робкие замечания племянницы улыбалась и говорила, что выступления нужны исключительно для рекламы салонов, а потенциальные клиенты не клюнут на заумные рассуждения. Хотя были в числе ее клиентов и несколько сильных мира сего, которым требовались именно умные консультации… «Но это уже другое, работа индивидуальная и не афишируемая», — объясняла ведьма.

— Отец у нас уже почти совсем поселился, — вздохнула Настя, наконец собравшись с духом для обсуждения сложной темы. — Его там девушка бросила или типа того… Он сначала прожил у нас целую неделю, потом уехал, но не меньше двух раз на неделе появляется. Я боюсь, что он останется навсегда.
— А мама считает, что все в порядке?
— Еду ему готовит… Он такой добрый стал, подлизывается.
— Ох, Вера, Вера…
— Неужели ей правда нельзя ничего объяснить?
— Ты же знаешь, я пыталась. Еще давно, в первые пару лет после развода. Но она четко дала понять, что не желает слушать.
— А мне она говорила, что раньше ты сама дружила с отцом… И вообще, если честно, она считает, что это ты сбила его с пути истинного.
— Тем, что вовлекла его в сатанизм? Да нет, не думаю. Во-первых, нельзя сказать, что это я его вовлекла – когда мы начали общаться на эту тему, он уже что-то прочел в ФИДО и интересовался вопросом. А во-вторых… Ну, был бы он сейчас обычным алкоголиком, болтал бы с другими алкашами про футбол, а не с эзотерической кодлой про сатанизм. Такие вещи заложены в человеке изначально… Неважно, как он называет свою философию.
— Да… Ты ведь тоже до сих пор всем этим занимаешься, а живешь совсем по-другому.
— Он просто застрял… Застрял в том возрасте, когда идеология выдвигается на первое место и ты жаждешь жить одной только идеологией. Когда личность обложена аляповатыми мыслями, словно строительными лесами. В двадцать, даже в двадцать пять лет мы были похожи — главными людьми в жизни считались «соратники по пути», главной (и единственной) возможной деятельностью — болтовня о том, как этот путь суров и опасен…
Марина смерила племянницу оценивающим взглядом. Кажется, девочке было интересно… Значит, можно углубиться в воспоминания. Она подлила в бокал вина…
— Знаешь, тогда в московской тусовке сатанистов были по сути лишь два направления, заслуживающие внимания, — одно возглавляла я, меня знали под именем Геена, а другое — человек по имени Вульф. Так вот, мы тогда сильно враждовали, спорили… Я уверяла Вульфа, что его подход непременно приведет к созданию секты. А он отвечал, что это моя дорога ведет к сектантству. И что в итоге? Жизнь расставила все по местам. Я живу своей жизнью, забочусь о своей семье и своем бизнесе — а шакал по имени Бакулюм… ну то есть твой папаша… собирает сектантские плоды с моих юношеских полей. С Вульфом интереснее… Он тоже живет своей жизнью, у него тоже бизнес (правда, не эзотерический, а самый обычный похоронный). Но где-то в параллельной реальности существует секта, которая до сих пор считает его своим лидером. Точнее, даже не секта, а множество грызущихся друг с другом маленьких групп, только внешне претендующих на единство. Вульф замкнулся и очень редко выходит пообщаться с кем-то из тамошних фриков, но они терпят это, полагая, будто бы такое поведение естественно для великого мэтра.
— А ты с ним общаешься?
— Да, встречаемся иногда… Прошли годы — и оказалось, что этот ужасный соперник мне все еще интересен, а былые соратники — ни капельки. Потому что в реальности (в реальности, а не в идеях) мы живем одинаково, занимаемся схожими делами. У нас один уровень, понимаешь? Это оказалось важнее идей.
— Так все-таки… Как быть с отцом?
— Тебе уже девятнадцать. Ты не думала о том, чтобы перевестись на вечернее, пойти работать и снять квартиру?
— Тогда уж лучше на заочку…
— Или на заочку. Подумай об этом, разберись, а я помогу. Во-первых, у меня в салон на Пражской как раз нужен секретарь. Во-вторых — первое время, пока белая зарплата будет маленькой, я могу напрямую помогать деньгами. По-родственному.
Настя вздохнула.
— Но это не решает главного вопроса: этот гад все равно будет ошиваться у матери в квартире. Почему нельзя сделать так, чтобы он на помойке бомжевал? Он же этого заслуживает.
— Это не главный вопрос… Ну если хочешь — попробуй еще раз поговорить с мамой о выписке через суд.
— Да нет, это бесполезно… Марина, знаешь, ко мне на улице один раз подходил бомж. У меня было сентиментальное настроение, я дала ему сто рублей, и мы немного даже поговорили. Он хороший человек! Он работал в НИИ, потом заболел, сын выписал его из квартиры… Я понимаю, что попрошайки часто врут, но тут прямо чувствовалось, что он говорит правду. Почему хороший человек бомжует, а этот гад как-то везде очень мягонько устраивается?
— Ну вот так вот устроена жизнь.
— Почему он не сдохнет вообще? – голос Насти звенел от ярости, глаза горели.
— Я об этом размышляла очень давно… Еще когда надеялась помочь сестре. Гадала на картах, смотрела астрологические предрасположенности… Ответ однозначный — не надейся. Он поражен такими паразитами, которые пожирают медленно. Вся его жизнь — гниль, но гнить он будет очень долго. Лет до шестидесяти, до семидесяти точно.
— Но он хотя бы страдает от этого? От того, что он — гниль?
— Нет, не страдает. Он весьма доволен собой, — Марина допила вино и отставила бокал в сторону.
— Но это несправедливо!
— Жизнь вообще несправедлива. А ты лучше подумай о себе… Важнее самой стать независимой от мамы, начать самостоятельную жизнь. Иначе, осуждая отца, ты сама постепенно превратишься в его подобие.

Настя с удивлением посмотрела на тетку. Такая мысль не приходила ей в голову… Но теперь, когда эта мысль прозвучала, она показалась очень убедительной. Девушка твердо решила завтра же выяснить в институте насчет заочного отделения. Как это часто бывает с молодыми людьми, фокус внимания сместился резко и бесповоротно. Черт с ними, с матерью и отцом. Они свои жизни загубили — так что же ей теперь, не заниматься своей собственной? Девушка, как могла, высказала эту мысль. Марина одобрительно покивала головой и подтвердила, что осуждение даже самых дурных людей еще никому не помогло достичь высот в своей собственной биографии.

— Более того, — добавила она. – Если ты ругаешь какого-то низкого человека – ты поневоле думаешь о нем, анализируешь его личность. А значит, впускаешь его в свою голову. Потом, оценивая саму себя, ты начинаешь сравнивать себя с теми, кто находится у тебя в голове. Если эти люди низки – значит, и для тебя планка опускается очень низко. Ты будешь очень радоваться, что развилась в более достойного человека, чем твой отец… Но потом вдруг обнаружишь, что 90% людей в мире более достойны, чем твой отец. И это никакое не достижение. С Верой когда-то именно это и случилось.

Рита – подтянутая, облаченная в новехонькую черную блузу с кружевами, – сидела в кафе возле Курского вокзала. Именно здесь ей назначили встречу Рабидус Таун и Мальдест Анимум – наиболее лояльные к ее персоне вульфовские адепты. Хотя Рита сама верила в то, что вульфовские стали ее новой семьей, и изо всех сил старалась убедить в этом окружающих, – на самом деле она еще ни разу не видела Рабидуса и Мальдеста в реале. Впрочем, ничего страшного в этом не было: ей сразу объяснили, что, в отличие от бакулюмовского кружка, последователи Вульфа не увлекаются алкогольными возлияниями. А значит – реаловых встреч нужно не так много. Только для передачи самых важных материалов, которые нельзя доверить интернету, и для совместных ритуалов, на которые ее все равно пока не допускают.

Сейчас Рабидус и Мальдест должны были передать Рите распечатку ритуала, разработанного орденом и немного модифицированного лично для нее. Рита была рада познакомиться в реале: все-таки общение с буквами на экране нагоняло на нее тоску. Даже фотографий Рабидуса и Мальдеста она пока не видела – на аватарках в соцсетях у них, как и у большинства вульфовских, стояли абстрактные тематические рисунки.

Рабидус и Мальдест все не шли, и Рите пришлось заказать себе вторую чашку кофе (как она ни старалась растянуть предыдущую). Наконец за столик подсел какой-то невнятный парень в брюках от костюма и в белой рубашке в мелкую серую полосочку. «Клеиться станет», – вздохнула Рита.

— Приветствую, – жарким полушепотом произнес парень и протянул ей левую руку.
— Здравствуй, – ответила Рита таким тоном, что движение ее губ показалось собеседнику клацанием волчьих челюстей.
— Эээ, у нас же с тобой назначено? Ты же Маргарита? – немного опешил собеседник.
— О… А ты Рабидус, да? Или Мальдест? – ошалело пробормотала Рита, которую даже немного тряхнуло от резкого разрыва шаблона. Она торопливо пожала парню руку. – Я… Извини, я же не видела твоих фотографий. Подумала, просто какой-то парень решил познакомиться.
– Ничего, – парень улыбнулся голливудской улыбкой, которая смотрелась немного жалко на фоне его общей зажатости. – Я Рабидус. Мальдест сейчас тоже подойдет. Только учти, что мы обычно пожимаем друг другу левые руки. Пожав левую руку правой, ты повредила моей энергетике.

Рита покраснела. Затем, немного успокоившись, она отметила про себя, что ее новый приятель немного похож на Лагофтальма. Та же потрепанность с претензией на аристократичность. Только если Лагофтальм со своими шелковыми рубашками и байроновскими локонами косил под аристократа XIX века, то Рабидус ориентировался на образ представителя современной верхушки. Эдакий успешный молодой бизнесмен… При этом какие-то неуловимые приметы беспощадно свидетельствовали, что этот образ не соответствует действительности. Не надо было обладать особой наблюдательностью, чтобы понять, что в миру этот человек занимает пост мелкого менеджера, не хватает только бейджика на кармане рубашки.

Мальдест появился в кафе через десять минут. Это был высокий худой парень в черной рубашке, от которого сильно пахло табаком. Не извиняясь за опоздание, он пожал адептам левые руки и тут же разложил перед Ритой четыре распечатанных страницы. Девушка пробежалась глазами по тексту и почувствовала одновременно облегчение и разочарование. С одной стороны – она опасалась, что ритуал окажется слишком сложным, потребует дальних поездок и дорогих покупок. Эти опасения не оправдались: действо вполне можно было провести дома, пользуясь самыми простыми ритуальными принадлежностями (кубок, колокол, черные свечи, кинжал). С другой стороны – Рита ожидала, что для нее подготовили нечто совершенно удивительное, то, до чего она не могла бы додуматься сама (иначе зачем бы такая секретность). Надежды тоже не сбылись: при всем желании она не могла увидеть в записях то, чего не практиковала с бакулюмовской компанией.

– В общем, дома подробнее вникнешь, – прервал ее размышления Рабидус. – А пока, раз уж мы встретились, мы можем задать тебе несколько стандартных вопросов, важных для нашего ордена. Ты готова?
– Да.
– Кто для тебя Сатана?
– Ну, когда-то я прочитала в интернете стихотворение, не помню автора… Там было определение: «Отчим тех невиновных, чью правду карая, бог-отец навсегда изгоняет из рая».
– То есть ты веришь в существование христианского бога? – нахмурился Рабидус.
– Не то чтобы… Но если смотреть на него как на покровителя человечества, как на пастыря человеческого стада… Я думаю, сатанист – тот, кто выпадает из этого стада и не жалеет об этом.
– Отец! – воскликнул Мальдест, внезапно решив продемонстрировать, что отнюдь не является глухонемым. – Сатана – наш отец, запомни это.
– А что ты делаешь для воцарения Сатаны на земле? – Рабидус продолжал допрос.
– Я – сторонник теории малых дел. Мне кажется, мы каждым своим шагом, каждой мыслью по определению проводим в этот мир волю Сатаны. Потому что мы сатанисты.
– Как просто, – с презрением ухмыльнулся Мальдест. От возмущения он даже закашлялся, и если бы Рита не опасалась до него дотрагиваться – она бы обязательно похлопала его по спине.
– Готова ли ты принять наставничество ордена, следовать тропами, которые тебе укажут старшие товарищи, отрекаться от дел и людей, недостойных внимания сатаниста? – задал Рабидус следующий вопрос.
– Я… Ну если тропы разумны, если мое внутреннее ощущение воли Сатаны этому не противоречит…
– Так не пойдет, – вздохнул Рабидус. – Тебя еще даже не приняли в орден, а ты уже бунтуешь. С чего ты взяла, что твое мнение и твои решения могут расцениваться так же высоко, как мнение и решения Вульфа или других братьев и сестер, достигших безмерно большего?

Рите вдруг стало очень неуютно. Безусловно, она уже читала пафосные кодексы и воззвания, в которых говорилось по сути то же самое… Но одно дело, когда ты видишь белые или красные буквы на черном фоне, окруженные пентаграммами и черепами. И другое дело – слышать исполненные самоуверенности речи из уст этого клерка и этого доходяги.
– Ну вот такая я бунтовщица, – вежливо улыбнулась она, безапелляционно переводя стилистику общения в режим неудачной деловой встречи, кою давно пора заканчивать. Собеседники, похоже, сразу и безошибочно поняли ее настрой. Они еще немного поболтали на общие темы, после чего распрощались. Разговор продлился не более сорока минут.

Выйдя из кафе, Рита не пошла в метро, а отправилась гулять. Она в одиночку брела по городу, слушая плеер. Постепенно ей удалось вспомнить, когда она уже испытывала схожее чувство… В подростковом возрасте, впервые почуяв в себе тягу к чему-то «возвышенному», она первым делом попыталась приобщиться к самой очевидной традиции – а именно к православному христианству. Этот опыт оставил тяжелые воспоминания… Библия была скучной, исповеди – унизительными (втройне унизительными для девочки-подростка, вынужденной открывать свои маленькие влажные секреты незнакомому пузатому мужику). В молитвах говорилось совсем не то, что она хотела бы сказать. Наконец Рита была вынуждена признать, что христианство – это не ее путь. При этом ей поначалу даже не пришло в голову, что оккультные и философские интересы можно удовлетворять иначе. Мир подростка делился на скучную материальную обывательщину и на тонкую сложную религию. Таким образом, осознав, что ей не подходит ни то, ни другое – она оказалась как бы в вакууме. И лишь через год или два она узнала про сатанизм.

Сейчас Рита чувствовала себя примерно так же, как в эпоху «вакуума»… Нет, все было не настолько плохо: ее по-прежнему привлекал образ Сатаны, вдохновляла соответствующая мифология и художественные произведения… Она видела проявления дьявольской сути в окружающем мире, ей по-прежнему было удобно делить мир на сферы влияния четырех принцев Ада. Ей не хотелось сорвать пентаграмму с шеи точно так же, как когда-то она сорвала крест.

Но если смотреть с социальной точки зрения – то все это было очень знакомо. Рита не видела в зоне доступа группу или компанию, к которой ей действительно хотелось бы примкнуть. Похоже, в этом мире вообще никто не собирался соответствовать ее надеждам и ожиданиям. Кроме разве что Олега… Который в такой сложный период жизни решился бросить ее одну и уехать из города.
«А впрочем, все это как раз и есть эгоистические человеческие чувства, которых нужно избегать, — подумала девушка. — Может быть, я просто хочу слишком многого? Не могли же мне сразу открыть все секреты и познакомить лично с Вульфом». Она решила, что стоит немного потерпеть… В любом случае, общение с этими строгими ребятами дисциплинировало и воспринималось как нечто вроде очищения.

Олег лежал на верхней полке поезда, несущегося в Воронеж. Он и сам не понимал, каким образом ему могло прийти в голову провести отпуск на родине. Ведь на горизонте явно наклевывался роман с Ритой, и он уже предвкушал, как они будут гулять, разговаривать, узнавать друг друга… Но девушка почему-то стала проявлять холодность. Более того, она как будто специально старалась подчеркнуть, что их общение – лишь капля в море ее каждодневных контактов.

Как многие женщины, вырвавшиеся из длительных моногамных отношений, Рита бабочкой порхала по всевозможным встречам и мероприятиям. Кажется, для нее стало обязательным за неделю посетить хотя бы один концерт или выставку. Кроме того, она сама много ездила по гостям и часто стала приглашать гостей к себе. Это были как давние полузабытые знакомые, так и практически неизвестные люди из интернета. «Ей осталось для полноты картины записаться на йогу», — горестно подумал Олег, отворачиваясь от окна, за которым начинал заниматься ночной майский рассвет.
Дело в том, что именно на йоге некогда свихнула мозг мать Олега, расставшись с его отцом. Он хорошо помнил это время – когда родители из единого, монолитного и почти незаметного в своей надежности фундамента превратились в двух раздельных людей, маленьких и смешных. До этих пор десятилетний Олег не обращал внимания на их занятия – ему казалось, будто жизнь взрослых катится по неким раз и навсегда заданным рельсам, слишком скучным для подробного рассмотрения. А после развода сюрприз следовал за сюрпризом. Мать вдруг обросла всевозможными йоговскими ковриками, подушками необычной формы, яркими иллюстрированными книжками, благовониями и плакатами. Олег с удивлением смотрел на ее новенький розовый спортивный костюм, сменивший привычный халат неопределенно-белесого цвета.

Отец же превратился из могучего властелина в скромного бомжеватого мужичка, который раз в месяц водил сына в парк кататься на аттракционах. Хотя Олег видел, что мать после развода стала более сильной, а отец – более слабым, ему все равно казалось, что оба родителя потеряли свое могущество… Он начал с некоторым презрением отзываться о них в разговорах с одноклассниками – и жестоко насмехался над теми приятелями, которые смели говорить что-то доброе о своих собственных «предках». А затем накатил подростковый возраст, и это отношение стало совершенно естественным… Олег стал все чаще наезжать в Москву, где тусовались дружки-толкиенисты, а после окончания института и вовсе осел в столице.
С тех пор он появлялся дома только по необходимости – оформить какие-то документы, забрать вещи. Даже на свадьбу младшей сестры, состоявшуюся два года назад, Олег демонстративно не поехал. Так почему же сейчас он вдруг решил провести отпуск именно так? Наверное, ему просто лень было выдумывать какую-то более интересную поездку. А свалить из Москвы хотелось. Хотя бы ради того, чтобы вообразить, будто он не встречается с Ритой исключительно из-за географической удаленности.

И, как назло, именно сейчас Рите пришло в голову донимать его активной перепиской. Она с восторгом рассказывала о вульфовском ордене, о недавно прочитанной книге Гюисманса, о том, что Делирий, оказывается, пишет стихи… и снова о вульфовском ордене.

Параллельно Олег имел неприятную переписку со своим источником в пресловутом ордене, с Номеном. Тот без обиняков объяснил, что никто из его соратников не может воспринимать Риту серьезно после ее многолетнего общения с Бакулюмом. Внимание к Рите проявили лишь двое или трое слабеньких адептов, которые сочли это удачным шансом заиметь собственную ученицу. Они ожидали, что спустя какое-то время страсти утихнут, и остальные товарищи согласятся принять Риту в свои ряды. Однако Номен в этом сомневался – по его данным, остальные товарищи наоборот ожидали, что Ритины наставники будут с позором вышвырнуты из ордена.

Олег хотел было поговорить с Ритой, однако вовремя догадался, что если станет критиковать орден, то будет воспринят как враг, вставший на пути единения с «истинной Тьмой». А если попытается акцентировать внимание на том, что новые друзья относятся к Рите вовсе не так лояльно – то нанесет ей жестокую психологическую травму. «Пусть поиграется, потом само отвалится», — рассудил он.
С другой стороны… Под сердцем все-таки сосало. Да, Рита умная девушка, и по идее это увлечение не должно продлиться долго. С другой стороны… Он видел вульфовских адептов. Мрачные бледные субъекты, сочетанием звериной серьезности и безнадежно безобидной внешности напоминающие северокорейского диктатора Ким Чен Ына. Почему-то Олегу казалось, что такими не рождаются, а становятся. Кто знает, каким каждый из этих людей был год, пять, десять лет назад? Вполне возможно, что среди них попадались вполне перспективные и талантливые ребята. Однако же орден прошелся по ним катком, заключив в серые коконы пафоса и уныния. Что если и Рита станет такой?

Рита: Рабидус Таун говорит, что Сатанист должен раствориться в служении Дьяволу. Ты должен забыть обо всем человеческом – кто ты, откуда ты, что для тебя важно. Поначалу это делается только на Ритуалах, но даже на начальной ступени эгоистические мысли являются грехом (хотя неизбежным и допустимым). Чем выше ты поднимаешься в своем Служении – тем меньше значит профанный мир… Это не запреты, не страх наказания, а неизбежный естественный процесс.
Олег: И у тебя получается?
Рита: Не совсем пока что… Даже на Ритуалах я еще думаю о чем-то постороннем. Только если встретишься с вульфовскими – не говори им, ладно? Потому что это, в отличие от недостойных мыслей в быту, недопустимый грех с самого начала.
Олег: Похоже на христианство.
Рита: Христиане лишь скопировали внешнюю оболочку Служения. Они не понимают, что их жалкие корчи в лучах Света – не более чем отражение истинного Пути адептов зияющей Тьмы. Любой христианский монах ужаснулся бы, узрев пляску Адского Пламени в груди истинного Сатаниста. Они и без того ужасаются, передают из уст в уста легенды об Аде… Но легенды – ничто в сравнении с непосредственным опытом.
Олег: Некоторые христиане вроде бы наблюдали Ад в видениях.
Рита: Возможно, были такие… Но они неизбежно сходили с ума.
Олег: А сатанисты не сходят?
Рита: Нет. Хотя профанам может казаться, что состояние какого-нибудь особенно высокого адепта близко к сумасшествию.
Олег: А ты уже видела Ад?
Рита: Раньше думала, что да… Я наблюдала всякие вещи на Ритуалах, в медитациях, во снах. Даже в профанном мире – в произведениях искусства, в действиях людей… Но Рабидус Таун и другие ребята говорят, что на самом деле это все не то. Это ерунда, кою пытаются выдавать за Ад уроды, подобные Бакулюму. Когда-нибудь и я увижу, как там по-настоящему.
Олег: Быстро светает сейчас…
Рита: Да, скоро солнцестояние.

Олег обратил внимание на то, что слово «солнцестояние» его собеседница написала не с заглавной буквы. «Видимо, это явление они с вульфовскими еще не обсуждали», — вздохнул он, отложил планшет и начал засыпать. Колеса поезда мерно стучали, в окно просачивались розовые рассветные лучи.

Поселок под Клином был накрыт пеленой туч. С неба лило как из ведра… Старенькая кирпичная пятиэтажка впитывала дождь, как губка, всеми своими щелями, однако все же защищала находившихся внутри людей от напора стихии.
Рита добиралась к Делирию без зонта, одетая не по погоде, поддавшись минутному порыву, обернувшемуся долгой дорогой. Поэтому и волосы, и футболка ее были мокры насквозь. У Делирия нашлась для гостьи сухая футболка на три размера больше нужного, а вот волосы пока свисали тяжелыми прядями и сочились влагой…
Рита сидела на полу и перебирала тетрадки со стихами своего неожиданного друга.

Ты помнишь, как знал — поворачивать поздно:
Ни боли, ни смерти твоей не заметят;
И как раздувал твои жадные ноздри
Сиренью и ночью пропитанный ветер;
Как, выпростав крылья из порванной кожи,
Со всей своей страстью отдавшись полету,
Ты плыл на изломе, где слышать не можно,
Как падшим назвал тебя ангелом кто-то?

— Это правда ты писал?
— Я. В шестнадцать или семнадцать лет…
— Но это же хорошо, правда, очень хорошо! Почему ты не выложишь это в интернет?
— Потому что это не для интернета.
— Понимаю… У нас сейчас в ордене тоже много закрытой информации. Но есть же возможность подзамков, закрытых форумов и сайтов… Это все можно было бы сделать.
— Что знает один — знает один, что знают двое — знают все… Или как-то так. А уж то, что выложено в интернет, пусть под десятью замками…
— Понимаю. Но… Кто это вообще видит? Оно лежит у тебя в столе годы…
— Видят немногие. Те, кто нравится лично мне.
— Ясно… Странно. Я бы так не смогла. Мне всегда хочется все показать, доказать что-то всему миру. А ты… Ты же настоящий отшельник, да?
— Ага.

Рита помолчала. Возможность жить вот так, вообще в полном одиночестве, не испытывая потребности в принадлежности хотя бы к какой-то группе, завораживала ее воображение.

— А как же ты оказался на Красноярской?
— Я ошибся. Я думал, что настало время вылезти в большой мир, найти подобных себе… Строить Ад сперва в небольших группах, потом — на всей земле… Я думал, что Москва, интернет — это все иное, не то что наши клинские малолетки. Казалось, там все может быть чисто…
— Да уж, чистота там незабываемая, — горько улыбнулась Рита.
— А теперь что… – Делирий не был настроен на веселье. — Я из-за этой быдлохаты даже работу потерял.

Высказав это признание, Делирий отошел к окну и закурил. Фраза далась ему тяжело… До того, как он ее произнес, он и заподозрить себя не мог в тяге к признанию. Что там — он и мать успел предупредить, чтобы при гостье она не смела даже заикаться о работе.

— Так что же… Ты теперь не санитар? — Рита сделала вид, что Алопеция ничего ей не говорила.
— Нет, теперь я просто сельский алкаш, — рявкнул Делирий, не оборачиваясь. Струйка дыма, словно загипнотизированная заклинателем змея, повисла под потолком.
— Да ладно… Ну, ты же можешь пойти в другой морг?
— Не могу. Там своя система, все начальство друг с другом общается. Меня уволили с волчьим билетом. Приду устраиваться — отдел кадров сразу позвонит на старую работу… И все.
— Так что же ты будешь делать?
— Бухать буду, пока не сдохну. Ну а что? Всякая мутотень, грузчик, охранник… Это все годится, чтоб немного матери помочь. Но долго я такого не выдержу.
— Делирий… А как тебя на самом деле зовут?
— Коля.
— Коля, ты… — начала Рита и замолчала. Она поняла всю нелепость своего положения. Молодая, здоровая, имеющая стабильную и любимую работу, она пыталась утешать человека, находящегося действительно в глубокой яме. Утешать в стиле «не бойся, все наладится» – ибо что она могла сделать на практике?
— Журналистом-то меня к себе не возьмешь? — спросил Делирий, все еще делая вид, что шутит.
— Я… Ну кого я возьму? Я сама рядовой сотрудник.
— Если там взятки нужны за место, я могу попытаться… Я возьму в долг.
— Да нет, что ты, какие взятки. Там умения нужны… Специфические. Мы не просто пишем всякую ерунду, честно. И… Я же общаюсь с тобой, я знаю тебя. Я вижу, что ты не тот человек, который может этому научиться. К тому же… Вот тебя за что уволили?
— Бухал. Опаздывал. Прогуливал пару раз.
— Ну вот видишь. Просто у нас в новостях с этим еще строже. У тебя смена — ты должен быть на смене. Тебе дали писать новость — ты через несколько минут должен выдать новость. Случился теракт — ты едешь в редакцию, или подключаешься удаленно, и отрабатываешь тему, пока не рассосется. Это фанатизм, этим жить надо. Интересоваться, что происходит в мире… Туда не идут просто потому, что деньги нужны.
— А ты этим живешь?
— Ну в общем да.
— А сатанизм?
— А что сатанизм? Это тоже сатанизм: Меркурий, Люцифер, стихия воздуха…
— Ясно. А я — стихия земли. Готовил гражданское население к скорой отправке в мать сыру землицу.

Они уснули в одежде, обнявшись. Мать заглянула в комнату через приоткрытую дверь, когда в два часа ночи пошла в туалет, и, тихонько перекрестившись, выключила свет.
После этого пожилая женщина еще долго не могла уснуть… Она решительно не понимала, куда катится жизнь ее Коленьки — позднего, единственного. Он то поражал ее своим умом и талантами — то ужасал срывами на дно. К сожалению, с годами таланты проявлялись все реже, а дно маячило все ближе. Она давно оставила мечту застать славу своего сына, увидеть, как он стал великим поэтом или писателем. Надеялась немного на простое человеческое счастье — невестка, внуки… Но и здесь Коленька не радовал. Сейчас вот… Вроде бы привел девочку. Но разве это свидание? Легли и спят в одежде. И девочка странная немного. Нет, никаких надежд не осталось… Осталась только любовь — тихая, безнадежная и бескорыстная.